Дональд Маккуин - Воин

— Клас, — проговорила она и ощутила прикосновение его поцелуя, легкое, как дуновение ветерка.

Где-то — в двух шагах или в сотне миль — звучал голос настоятельницы Ирисов:

— Когда жар спал, я решила, что есть надежда. Теперь я уверена, она выздоровеет. Она возвращена нам.

В этих словах чувствовалась сила. Закрыв глаза, Сайла сказала себе, что, даже не помня всех подробностей, можно верить, что ее мучительные скитания позади. Теперь она в безопасности и может поспать.

Она избрана.

Неделю спустя, сидя на кровати в одной из комнат лечебницы, Сайла расчесывала волосы, вполглаза поглядывая на дверь, через которую должен был войти он. Едва Клас появился на пороге, у нее защемило сердце при виде изуродованного левого бока. Она узнала о ране, лишь когда настоятельница Ирисов рассказала об их с Нилой спасении.

Муж уже успел поведать ей обо всем, что произошло за те десять дней, пока она балансировала на грани жизни и смерти.

А рассказать было о чем. Словно прошла целая вечность, а не десять дней. Особенно пришлась Сайле по душе история Тейт о том, как они, повернув обратно катамаран, поплыли на север и высадились за линией обороны Оланов. Доннаси ужасно разгорячилась, описывая их вылазку. Конвей, она и пятьдесят ревущих воинов против тысячной армии. Сами Волки не поверили своим глазам, когда сработало оружие-молния и генерал Оланов с готовностью сдался.

А Нила! После всего, что она пережила, слышать ее бесстрастные слова о том, как она внушала Гэну, что его долг перед ней и всем племенем Собаки — прийти на помощь Сабанду Гайду. Спасенная мужем от Алтанара, она сама отправила его в бой на следующий же день. Мощь кавалерии Волков раздавила застигнутых врасплох Дьяволов, и те сломя голову бежали на север, бросая все, что нельзя было унести на себе. Гэн пошутил, назвав жену своим лучшим генералом. Но она была больше чем генерал — Нила была королевой.

Волна жалости к себе захлестнула Сайлу, когда она подумала о младшей подруге. То, что Алтанар сделал с ней, заставляло содрогнуться, но Нила сохранила свое дитя.

Клас мужественно выслушал рассказ любимой о том, как она боролась за свою жизнь и жизнь их ребенка. Но Сайла утаила от него, как вымаливала еду, как билась в истерике, лишаясь разума от бессильной злобы. Он видел камеры собственными глазами, поэтому она не говорила о кромешной тьме, прекращавшейся лишь на мгновение, когда охранник с факелом открывал дверь, швыряя в камеру какие-нибудь объедки. Сайла не сомневалась, что Клас видел эти полчища насекомых-кровопийц. Правда, вряд ли он заметил омерзительных тварей, выползавших из щелей между камнями, чтобы поучаствовать в дележе пищи, потому что они ускользали при первом проблеске света.

Когда проходивший мимо раненый воин заглянул к ней и сообщил, что Клас приказал навсегда замуровать входы в камеры, Сайлу охватила гордость. Позже до нее дошли слухи, будто муж разыскал трех стражников, стороживших ее, и приказал замуровать их там живьем. Это беспокоило Сайлу. Тщетно пыталась она выудить из Класа, правда ли это. Посмотрев на нее взглядом, все еще приводившим ее в легкий трепет, он произнес: «Есть люди, которые могут сказать все, что угодно. Кто именно рассказал тебе это?» И Сайла решила, что лучше обо всем позабыть.

Но когда ей необходимо было выговориться, когда нужен был кто-то, способный представить, каково быть одной в бесконечном мраке и чувствовать, как, подобно хрупкому осеннему листу, улетает жизнь, за спасение которой ты бы отдал свою собственную, Клас слушал ее. Он брал Сайлу на руки и укачивал, отгораживая от горьких мыслей и воспоминаний.

Он вытирал ей слезы, превознося ее храбрость, и признавался в любви. Клас помог понять, что она заслужила право на жизнь.

Когда Сайла заставила показать уродливую рваную рану, оставленную оружием Алтанара, она осознала, насколько мучительно было для него держать ее на руках. Она упрекнула Класа, что он позволял ей причинять ему боль. Тот лишь ухмыльнулся. Он был так же невыносим, как и прежде.

Сейчас Клас заполнил собой дверной проем так же полно, как заполнял ее жизнь.

— Сегодня настоятельница разрешила мне подольше погулять с тобой. Мы пойдем на утес, оттуда видно море. Ты ведь хочешь этого?

— Ты, наверное, запугал ее.

— И не думал, — возмутился он, расправляя плечи, — это была ее идея.

— Все равно спасибо. Сегодня мне лучше.

При этих словах Клас нахмурился.

— Не торопись. Настоятельница говорит, что ты слишком много двигаешься.

Склонив голову, Сайла лукаво взглянула на него из-под пряди распущенных волос.

— А как, по-твоему, милый, когда мне следует начать побольше двигаться?

Он понял, что она имеет в виду. Было нечестно так дразнить его, зато очень весело. Вихрь эмоций отразился у Класа на лице, словно ветер пронесся по пшеничному полю. Подобные поддевки неизменно приводили его в замешательство, но нравились ему не меньше, чем Сайле.

Достигнув утеса, они с удивлением обнаружили там Гэна. Не замечая их приближения, он швырял камни, стоя на краю обрыва. Юноша провожал их взглядом, пока они, описав дугу, не врезались в нагромождения плавника, прибитого морем. Собаки лежали неподалеку. Сайла была удивлена, увидев Шару: ей показалось, будто пес стал больше, а шерсть прямо лоснилась. Чо, в благосклонном приветствии завиляв хвостом, с довольным урчанием придвинулась к нему.

Гэн заметил их, нагнувшись за очередным камнем. Он улыбнулся, увидев Сайлу, и некоторое время они неторопливо беседовали о ее здоровье. Однако обеспокоенность юноши бросалась в глаза. Сделав знак Класу, что хочет присесть, Сайла прямо спросила Гэна, что его тревожит.

Сначала юноша отнекивался, не отрицая, что его что-то беспокоит, но и не зная, как к этому подступиться. Наконец он всплеснул руками:

— Если я не смогу поговорить об этом с вами, я ни с кем не смогу поговорить! Я думаю о наших соплеменниках. То, что случилось с Ликатом, повлияло на них сильнее, чем ты себе представляешь. Они уже не те, Клас. Это все равно, что натравить щенка на медведя, когда тот еще не знает, что это такое, или бросить его в бой, не натаскав как следует. Ты погубишь его, лишив храбрости.

Клас рассвирепел:

— Ты что, хочешь сказать, будто наши люди лишились храбрости?

— Да нет же. Скорее они обескуражены тем, что утратили способность действовать на свой страх и риск. Никогда бы не поверил, что это может произойти так быстро. Один из воинов сказал мне утром, будто причина их раздоров в том, что люди не могут определить, кто повинен в бегстве Коули. Всем известно, что она стояла за Ликатом, и что с того? Где бы ни находилась, она теперь беспомощна. Есть дела и поважнее.

— Говори, что у тебя на уме.