Элона Демидова - Прощай Берлин

Она стоит передо мной. На фоне унылого пластика цвета хаки, в тусклом ночном освещении она прекрасна, действительно ошеломляюще прекрасна, несмотря на покрывающий ее слой пыли… почти наполовину отбитую голубую тиару… глубокие царапины на щеке и шее… О, эти знаменитые «высокие скулы» самой красивой женщины Древнего мира, были непременно во всех путеводителях по музеям Берлина. А неподражаемо изящная шея, с гордо посаженной головой, служила эталоном для моделей и актрис.

Вот только где они сейчас? Модели и актрисы, искусствоведы и экскурсоводы.

Боже! Какие слова я, оказывается, еще помню!

Мда… Что там еще? Нефертити-Нофретет, «прекрасная пришла», вот что обозначало ее имя на древнеегипетском. И вот она стоит передо мной на столе, во всем царственном величии своих 48 сантиметров, я могу протянуть руку и дотронуться до ее щеки, лба, глаз. И нет толстенного стекла, ограждающего ее от публики, нет охранника, следящего чтобы туристы, фотографируя, не пользовались вспышками. Она моя. Мне ее только что подарили. Вот так просто.

— Эй, ты дышать-то не забывай! Окаменеешь! — раздается насмешливый голос за моей спиной.

— И вообще, надо вот пожевать чего-нибудь… Пойдем, пойдем, Катрин, после налюбуешься, еще надоест! — грубовато, с хрипотой, звучит другой.

Я оборачиваюсь и смотрю на них, но ничего не вижу, потому что в глазах все расплывается… Слезы? То есть, конечно нет, я не плачу, я уже четыре года не плачу, да и с чего бы? Ведь они вернулись. Ведь никто не умер, но откуда столько воды на щеках?..

— Ну, ты чего это, Катрин? Ну, зачем? Вот делай вам, бабам, подарки… Вот, Димон, вот знал бы, нипочем в этот дурацкий музеум не полез бы!

— Ты боишься у тебя ее украдут? Неужели? Так она ж никому не нужна! — пытается пошутить Димка.

И тут меня накрывает, и прорываются все шлюзы, которые я так старательно строила и укрепляла все эти жуткие, черные, проклятые, хмурые, изматывающие, ужасающие четыре года: да! Да! Да! Она, Нефертити, божественная, неповторимая, та, за обладание которой судились музеи, натягивались дипломатические отношения, та, которую страховые компании оценивали более чем в 300 миллионов долларов — никому-никому не нужна.

И я плачу в голос, рыдаю, уже не сдерживаясь, задыхаясь.

Во всем мире Прекрасная нужна только мне… Да и то, если придется бежать, то я тоже брошу ее здесь, в этом старом бункере. Не потащу же дополнительно почти 20 килограммов известняка!..

А что, если хорошенько подумать, есть во всем некая синхронность: этот бункер, дающий нам приют, начал строить еще в прошлом веке Адольф Гитлер. Здесь же он и покончил жизнь самоубийством, и, может быть, его дух бродит где-то тут, вокруг места своей смерти. Тогда, на следующие три с половиной тысячи лет, я оставлю Прекрасную ему. Конечно, он был настоящим чудовищем, но, по крайней мере, ценил ее: «Я знаю этот знаменитый бюст. Я видел его и восхищался им много раз. Нефертити непрестанно поражает меня. Этот бюст — уникальный шедевр, украшение, истинное сокровище!».

Когда в 1933 году египетское правительство потребовало вернуть Нефертити, а это было первое требование из многих, безрезультатно разбившихся о ее постамент, Гитлер ответил: «А знаете ли Вы, что я собираюсь сделать в один прекрасный день? Я построю в Берлине новый египетский музей, о котором я мечтаю. Внутри я построю зал с большим куполом. В центре будет царить это чудо — Нефертити. Я никогда не откажусь от головы Царицы»

Господи, о чем я только думаю? И я смеюсь, хохочу до икоты, задыхаясь.

Истерика, однако.

— Катрин, а все же скажи, что вы будете делать, если вас ждут возле посольства и остановят? Прорываться с боем? — ехидный вопрос перекрыл шум идущего по тоннелю поезда.

— А вот ты пойдешь и проверишь: ждут нас или нет, огрызнулась я, чувствуя внезапный холодок в животе. — Любитель панику разводить.

— Если б они могли, то мы бы тут теплой компанией уже не ехали. Нас, Мишаня, уже сто раз перехватили бы, — как всегда, себе под нос бормотал Глеб.

– Вот именно. И такой вариант, в принципе, еще возможен, — ледяным тоном произнес Павел, и пальцы, обнимающие ручку кофра, сжались.

— Но откуда они знают когда мы приедем, разве кто-то проболтался? — спросил Димка, беспокойно оглядывая почти пустой вагон.

— Не надо волноваться, наша теплая компания спокойно улетит в теплую страну. Я уже договорился, прямо на платформе Аденауэрплац нас будет встречать посол и еще кто-нибудь, они заберут наши вещи, так что это станет уже дипломатический багаж! — безмятежно улыбнулся Жан-Клод, похлопав ладонью по сундуку, в котором заключалось наше главное богатство, ну и, конечно, основная проблема. — Никто не устроит скандал дипломатам, хотя бы и обезьянским. Все-таки это Германия, а не Россия!

Холодок в моем животе стал превращался в снежный ком, а в голове вдруг зазвучала песенка: Мы едем-едем-едем, в далекие края… хорошие соседи, веселые друзья… Тра-та-та, тра-та-та, мы везем с собой кота…

В эту секунду кот, спящий в плетеной корзинке на моих коленях, взвыл и начал выдираться из своей тюрьмы, просовывая лапы между прутьев. Корзина подпрыгнула, покатилась по проходу, и я кинулась ее ловить, придерживая рукой сумку с ноутбуком, бьющую меня по колену.

Все, что случилось потом впечаталось в память вспышками дискотечного стробоскопа.

…«Моренштрассе» пропел нежный женский голос…

…поезд вкатился на станцию… погас свет…

в кромешной темноте, как труба архангела: Атом-Аларм! Атом-Аларм! Атом-Аларм!

…чахоточное аварийное освещение… белые маски, вместо лиц…

Атом-Аларм! Атом-Аларм!

…огромный башмак Жан-Клода, выбивающий стекло…

…Павел помогает вылезти Глебу и они тащат наружу Мишаню: его толстый живот застрял в дыре, куртка рвется… изнутри его пихает Димка…

…я стою рядом с вагоном, вцепившись в корзинку, Маркиз шипит и завывает…

…большая черная собака… люди на полу посреди платформы… у них тоже белые маски, вместо лиц, дикого вида прически… а, это панки…

Атом-Аларм! Атом-Аларм!

…в служебной будке открывается дверь и мужчина в военной форме машет нам руками… что-то кричит…

…я бегу вслед за спиной Жан-Клода, спотыкаясь о свои сумки, мимо вагонов, а в них люди, как серые тени, колотят руками в стекла…

…в будке посредине откинутая крышка люка… бетонные ступени, по которым мы скатываемся вниз, вниз… кто-то толкает меня в спину, я почти теряю равновесие… удивительно, как это я не падаю, наступая почти на воздух, на самый край ступенек… вниз, вниз…