Николай Кузнецов - Ташкент-подземная. Метро 2034

— Ой, прости Ветер, я тут немного увлеклась.

— Да ладно тебе, Лейла. Или вернее говорить «Лейла-ханум»?

— Скажешь тоже! Это меня больные стали так звать, когда я к практике приступила. Мой папа был профессором в военном госпитале, а мама — заведующая отделением. Они были как раз в метро, когда все началось. Мне было девять лет. Маму потом бандиты застрелили, а папа сразу начал лечить людей. И меня воспитал, с детства учил медицине. Вот выросла и стала тоже папе помогать, лечить людей, а с шестнадцати лет приступила к самостоятельной практике. Вот набрала себе девочек помощниц, учу их потихоньку.

— Халима, скажи девочкам, сегодня вечером пусть отдохнут, а завтра прием больных будет сразу с утра.

— Ха, хурматли Лейла-ханум, мен хаммаси айтаман (Да уважаемая Лейла-ханум, я все скажу), — и, уже уходя, девочка озорно на меня взглянула и, специально для меня, сказала на русском языке: — До свидания, Ветер-ака. До свидания, Лейла-ханум.

Деловитая и строгая, затянутая в зеленый медицинский халат, Лейла пошла за ширму переодеваться. Молодой врач станции-госпиталя «Космонавтов»(Kosmonavtlar), закончила свою смену.

Цветная рубашка, заправленная в штаны х/б защитного цвета. На плечи накинута теплая кофточка, сшитая из крысиных шкурок. На ногах мягкие сапожки, производства местных умельцев.

Лейла выглядела совершенно сногсшибательно. А, распустив по плечам волосы, она превратилась в совершенно неописуемую красавицу.

- вырвались у меня строки великого поэта.

— Ветер, вы меня постоянно удивляете, молодой человек. Откуда вы знаете Алишера Навои?

— Да так, к слову пришлось, а книжку я в библиотеке нашел, «Лейли и Менджун», всю ночь сидел читал, про тебя думал.

— Вот ты какой, Ветер-ака! И много у тебя на каждой станции подружек? — Лейла ущипнула меня за локоть.

— Ну, ты скажешь, блин… Сейчас, подожди, вот еще, пока не забыл:

— Даже так? Смотри, привыкну ведь, потом будешь учить всего Навои и мне рассказывать.

— Богиня, я к твоим ногам положу всю вселенную, — я поднял девушку на руки и закружил ее в танце…

— Для начала, Ветер, поставь девушку на место. А потом доставь меня до дрезины, мне надо на станцию «Хамид Олимжон», за лекарствами, не проводишь меня?

— Куда я денусь с подводной лодки, любимая?

Через полчаса, сидя в мотодрезине, Лейла внимательно на меня посмотрела:

— Ветер, ты даже не знаешь, какой ты молодец!..

— Я такой, молодец-удалец, тебя вот встретил, — горделиво выпятив грудь, я согнул левую руку и напряг бицепс.

— Я не про это, вы с товарищем Рахмоналиевым сделали такое великое дело. Это ведь немыслимо, — тут девушка стукнула кулачком по поручню, — просто невероятно. Двадцать лет после войны сидеть в секретном бункере и смотреть, как страдают люди в метро и вокруг. Вояки чертовы. Иметь оружие, технику, лекарства и продукты, и сидеть, как жлобы, на всем этом богатстве. Товарищ Ахматжон сказал, что это именно ты убедил сумасшедших вояк соединиться с нами?

— Да ладно, чисто случайно оказались в нужном месте, в нужное время, — улыбнулся я, — тебя вот встретил, а поболтать я люблю. Правда, красивых девиц, в зеленых медхалатах, люблю еще больше.

— Опять ты все врешь, если бы не ты, вояки еще бы лет двадцать сидели бы у себя в комплексе и боялись бы высунуть свои бронированные носы. Вот за это я тебя и люблю, Ветер, за скромность натуры.

Опять убегающая, в свете фар, темнота тоннеля. Стук колес мотодрезины и ровный рокот ее мотора. А рядом со мною на сиденье сидит прекрасная девушка…

25 июня 2034 года

Ровный рокот дизельного мотора. Шесть цилиндров выдают «на гора» двести лошадиных сил. За зеленоватым бронестеклом проносятся виды пост-ядерного Ташкента.

На сегодня наш план таков: разведать северо-западные районы города, а именно: «Шайхонтахурский» и «Алмазарский». Именно там, по слухам, в районах оконечных станций, на северо-западе ветки метро «Узбекская линия» и расположилась банда Османа-хаджи.

Последние три станции: «Беруни», «Тинчлик» и «Чорсу» были довольно долгое время попросту оторваны от большого мира, ввиду сильно разрушенных станций «Алишера Навои» и «Гафура Гюлома» и заваленных тоннелей.

С этим ответвлением метро долгое время, вообще не было никакого сообщения. Пока эти станции не заявили о себе, как о мрачных бандитских группировках, промышляющих разбоем и нападениями, проникающих в городское метро через неизвестные проходы и вентиляционные люки, ворующих людей и грабящих караваны. Не брезговали бандиты и нападениями на дальние и слабо вооружённые станции. Пока лет шесть назад не разразилось настоящее побоище, унесшее немало жизней.

Битва за станции «Хлопковый Путь» — кольцо из нескольких станций в центре города: «Пахтакор», «Узбекистон», «Космонавтлар», «Мустакиллик майдони» (Площадь независимости) и двух совмещенных станций: «Айбек» — «Минг урик» (Тысяча урючин) и «Юнус Раджаби» — «Эмир Тимур хиёбони» (Сквер Эмира Тимура).

После этого бандиты убрались восвояси и попрятались на своих станциях, на юге ветки Чиланзарской, где я, ваш покорный слуга Ветер Алматинский, умудрился попасть в недолгое рабство. И точка нашего сегодняшнего маршрута — северо-западная оконечность ветки метро Узбекская.

Кто бы мог подумать? Всего два месяца назад, здесь, в «Ташкент-подземный», люди влачили жалкое существование. Чуть ли не средние века. Меновая торговля, редкие и чрезвычайно опасные вылазки на поверхность, антикварный уровень техники и технологий. Бандиты, грабежи, ткацкое производство на уровне первобытного века.

И я, Ветер, собственной персоной, посланец из Казахстана, точнее, «Метро Алматы», окажусь в самом центре событий.

Мало того, что мой побег из плена ознаменовался знакомством с товарищем Рахмоналиевым, предисполкома Ташкентской коммунистической партии.

Мало того, что мы, оказавшись в городе, напоролись на разведку военных.

Так еще, они нас притащили в свой секретный бункер, где я с Ахматжоном-ака удосужились предстать пред очами грозного полковника Рахимова.

Как я понял, после многочасового допроса, вояки «местного разлива» отличались крайней недоверчивостью. Бункер на глубине семидесяти метров был выстроен еще в середине семидесятых годов. В самом начале двухтысячных его полностью реконструировали.