Колин Уилсон - Мир пауков. Башня и Дельта

— Ты будешь там все время?

— Нет. Завтра начинаю работать.

Лицо девушки омрачилось. Посмотрев друг на друга, они поняли: много времени, наверное, пройдет, прежде чем снова доведется свидеться. Найлу больше всего на свете захотелось вдруг стиснуть Дону в объятиях и целовать, целовать. Посмотрев глубоко в ее глаза, он понял, что и в ней колеблется такое же желание. Но в присутствии стражницы, то и дело зыркающей в их сторону, это было невозможно. Они лишь осторожно соприкоснулись руками.

Интересно было ощущать, насколько близки сейчас их умы. Найл не пытался проникнуть в ее мысли сознательно, но вместе с тем узнавал их так ясно, будто они рождались в его собственной голове. Словно внутренняя их сущность слилась воедино в волнующем чувстве постижения друг друга.

Стражница сменила позу, чтобы удобнее видеть через плечо Одины. Найлу стало любопытно, что же может служить причиной такой недоброжелательности; он настроился на ее мыслительный лад. Это оказалось неожиданно трудно, и в какой-то момент Найл подозревал, что стражница сознает его усилия и умышленно им противится. Но в то же время по ее лицу (она сейчас разговаривала с Одиной) нельзя было судить ни о какой подозрительности. Попробовал еще раз, и тут его ошеломила странная, не до конца еще оформившаяся догадка. В мозг этой женщины сложно проникнуть потому, что он работает не совсем обычно, можно сказать, не по-людски. Секунду спустя натиск увенчался-таки успехом. Найл с удивлением понял, что прав в своей догадке. Оказывается, это не разреженность, что свойственна обитателям паучьего городища, — ту можно сравнить скорее с рассеянностью. Эта же напоминала странную, созерцательную пассивность паука, терпеливо выжидающего, когда добыча угодит в тенета. Трудно поверить: получалось, перед ним, по сути, паук в человечьем обличье. Было заметно, что Дона глядит на Найла с любопытством, понимая, что происходит что-то необычное. Вместе с тем в ней не было ревнивого желания заполонить все внимание юноши, поскольку их умы и без того пребывали в гармонии; просто любопытно было узнать, что именно Найла так привлекает.

Тут до Найла дошло, отчего все-таки стражница смотрит на них с такой неприкрытой враждебностью. Ей вменялось не любить дикарей и относиться к ним с надменным превосходством. Братья вызывали у нее сильнейшее неприятие. Но Одина была старше по рангу, поэтому у стражницы не было возможности придраться к ним, пока не случилось явного нарушения. Неприязнь стражницы была так велика, что Найл невольно почувствовал, как сам наливается гневом.

Судя по всему, стражница совершенно не подозревала, что Найл проник к ней в мысли. У этой женщины было что-то общее с пауком-шатровиком, хотя жизненный заряд в ней был, безусловно, куда сильнее. Частично из озорства, частично из любопытства Найл решил внушить стражнице мысль, что кто-то пристально следит за ней из окна детской. Несколько секунд все шло без изменений. Женщина продолжала слушать Одину, кивая и остро поглядывая на Найла и Дону. И тут вдруг она резко, словно уже не в силах вынести, обернулась и посмотрела в сторону детской. Найл подивился успеху своей проделки. Он мысленно велел ей поднять руку и почесать нос. На этот раз стражница подчинилась незамедлительно. Найл едва поверил своим глазам. Сама того не сознавая, она подчинялась его воле. Он заставил стражницу переступить с ноги на ногу, поиграть притороченным к поясу топориком, потянуться и почесать поясницу. В конце концов вынудил отвернуться и вглядеться в окна детской: кто там все смотрит и смотрит? Пока она это делала, Найл не упустил случая украдкой поцеловать Дону. Когда стражница обернулась, они уже сидели как ни в чем не бывало.

Через пару минут Одина, обернувшись, сделала Доне знак. Здесь все явно было заранее оговорено.

— Пора идти, — прошептала Дона. — Надо отвлечь твоих сестренок, а то расхнычутся, когда будете уходить.

Девушка обернулась удостовериться, что стражница не смотрит в их сторону, потянулась и нежно погладила Найла по щеке. Поднялась, взяла за руку Мару.

— Ну что, сыграем в прятки? Давайте-ка вы с Руной прячьтесь, а я пойду искать.

Спустя минуту Руна и Мара уже почти скрылись среди кустов, и Одина показала жестом: все, пора уходить. Найл попытался напоследок поймать взгляд Доны, но та, не оглядываясь, уже спешила через лужайку.

Когда садились обратно в лодку, Найл готов был разорваться от бесчисленных вопросов и отрывочных мыслей, от которых голова буквально кипела. Непривычный к напряженному анализу, абстрактным понятиям, Найл боялся, что голова просто не выдержит такой бурной активности.

Ясно было одно. Стражница — человек, никакая не паучиха. Ум у нее если и имеет сходство с паучьим, то оттого лишь, что таким его отлили и отшлифовали — в самом раннем возрасте в него впечаталось паучье мышление. Ведь и Вайг в конце концов так натаскал осу-пепсис и муравьев, что по ряду признаков они уже едва не напоминали людей…

Отсюда напрашивалось, как именно смертоносцам удается держать в подчинении своих слуг. В отличие от жуков-бомбардиров пауки лишены способности общаться с людьми напрямую. Да оно им и ни к чему; достаточно просто заронить идею, образ действия. В каждой из прислужниц Смертоносца-Повелителя гнездилось «второе я» — фактически сущность паука…

Пока смертоносцы держат это «второе я» в повиновении, они всецело хозяева своих рабов. Но они не задумываются над тем, что кто-нибудь из людей может одержать верх над их волей и переподчинить себе рабов.

Тут Найл впервые осознал, отчего Смертоносцу-Повелителю так не терпится раскрыть его, Найла, секрет. Овладей люди навыком внедряться и управлять мыслями, дни паучьего господства окажутся сочтены. Как какое-нибудь дрессированное насекомое, закабаленный ум — это замок, к которому подходят несколько ключей.

Одновременно с тем, как эти мысли с боем складывались в слова, Найл изучал Одину. Бесспорно, в сравнении со стражницей она подлинный человек. Но даже в ней ощущается странная разреженность, словно какая-то часть ума у нее дремлет. Теперь понятно: дело в том, что и ее ум порабощен пауками. В ней подавлено чувство подлинной независимости, а она о том даже не подозревает.

Сейчас, например, она прикидывает, что ей делать с «дикарями». Одина сделалась невольной заложницей создавшегося положения. Как прислужница, она привыкла жить по другому распорядку. Служебные обязанности в течение дня могли меняться, но в целом заведенный порядок оставался незыблемым, и сложных тупиковых вопросов не возникало. А теперь она терялась, не зная, как быть. В провожатые дикарям она вызвалась потому, что нельзя же было допустить, чтобы те вообще шатались без присмотра. Теперь же предписанные обязанности она выполнила и не знала, что делать дальше. Сайрис надо будет сейчас вернуть в женский квартал. Но и тогда надо будет еще решать, как поступить с Вайгом и Найлом…