Андрей Рубанов - Последний ураган

Когда меня подняло и стало вращать, я немедленно исторг из желудка все, что в нем было, после чего потерял сознание. Когда очнулся — рассудок отказался верить в происходящее. Я продолжал лететь и вращаться. Сквозь пелену — то ярко-багровую, но нежно-розовую — я различал вокруг мертвых и полумертвых людей, с неподвижными, искаженными ужасом лицами, с раскинутыми руками и ногами, с пальцами, судорожно пытающимися отыскать опору. Летели мертвые, летели разрезанные пополам, летели сломанные и скрученные в узлы. Целые тела летели чуть ниже, фрагменты тел — чуть выше. Еще выше и быстрее летели предметы размером с собаку, дальше — размером с баскетбольный мяч, затем — размером с сигаретную пачку и так далее.

Летели дамские туфли, лопаты и пакеты, гаечные ключи и гайки, компьютерные клавиатуры, одеяла и колодезные цепи, золотые слитки и флаконы собачьего шампуня, радиоприемники и хоккейные шлемы, расчески и церковные свечи, молотки и гвозди, машинки для стрижки овец и патронташи, и электрические провода любой толщины и всех цветов радуги, скрученные и спутанные в клубки, узлы и гирлянды.

Люди гибли на моих глазах по одному и тому же сценарию: один в панике хватал другого, затем вцеплялся третий, — и эта гроздь из трех тел мгновенно теряла скорость и опускалась ниже: туда, где неслись разорванные на части железнодорожные вагоны, глыбы бетона и асфальта.

Нет, я не отталкивал тех, кто пытался поймать меня. Но и сам не ловил других.

Выше всего прочего — и быстрее — летел мельчайший прах, листья и трава, водяная пыль.

Бесшумно вращался вокруг меня вещный мир цивилизации. Взорванный скарб.

Какие-то крупные штуки — мотороллеры или измочаленные куски древесных стволов, неожиданно подброшенные сильной воздушной струей, поднимались мимо меня или, наоборот, опускались вниз, по пути ударяясь друг о друга — или ударяя людей, убивая и калеча.

Беспомощный, я вращался во всех трех плоскостях, умоляя Бога послать мне быструю смерть, но в процессе мольбы почему то закрывал руками голову. Если Бог создал нас, то создал и наши рефлексы. Я желал смерти — а мое тело упрямо пыталось спастись. Не сам я спасся — меня спасло мое тело, бренная плоть сберегла мою душу.

Это продолжалось долго. Одни выжившие говорят о двух неделях, другие заявляют, что ураган длился не более суток. Я не думаю, что меня носило две недели; за такой срок я бы умер от жажды. Или, может быть, ужас парализовал все телесные процессы?

Ураган ослабевал постепенно, и все, что неслось над землей, упало в том же порядке: сначала большое и тяжелое, затем — меньше и мельче. Сначала упали камни, затем автомобили, затем люди. Все упавшие были погребены под толстым слоем более мелких предметов. Этим объясняется отсутствие трупного запаха: ураган сам заботливо похоронил человечество, укрыл мертвых многометровым одеялом из вещей, служивших им при жизни. Но были аномалии, необъяснимые феномены. Каждый выживший и был таким феноменом. Очевидно, внутри мощного воздушного потока существовали свои течения, восходящие и нисходящие струи, и одна из таких струй подняла меня вверх, когда вокруг уже опускались камешки, авторучки, сотовые телефоны, тарелки, мертвые птицы, собаки, коты и мыши, деревянные щепки и зажигалки, зубные щетки и шнурки, цветочные горшки и осколки цветочных горшков, брючные ремни и мусорные корзины, монеты и мыльницы, и еще тысячи тысяч обломков, кусков и обрывков.

Я довольно легко выбрался из-под слоя мелких частиц. Вокруг висели серые сумерки: оседала пыль. Подавляющее большинство из нас до сих пор выкашливают из легких серую слизь. Мы все дышали пылью в первые дни новой жизни.

Наверное, мы все умрем скоро. Но сегодня я — и мои собратья — еще можем передвигаться, еще можем думать и разговаривать. Я еще могу корябать бумагу, и у меня даже есть нож, я чиню им карандаш и пишу.

Солнце выглянуло на второй день. С третьей попытки я сел, с пятой попытки — воздвигся вертикально. Вокруг меня простиралась плоская серо-коричневая равнина. От слабости я не мог идти, но надо было двигаться, и я пополз, думая о том, как найти еду и воду.

Мне снова повезло.

Прежде чем продолжить, я объясню, что такое «пищевая поляна». Предположим, что ураган разрушает большой продуктовый магазин, или склад, или что-то в этом роде. В воздух поднимаются консервы, упаковки с хлебом, бутыли с питьевой водой. Ураган несет облако из банок и бутылок. Все упаковки — примерно одинакового веса и объема. Меньшая часть рассеивается, большая — падает, покрывая пространство в несколько сотен квадратных метров. Если вы в первые дни новой истории оказались поблизости от такого места — вы и есть выживший.

Все мы были обессилены и измучены. Никто не мог ходить. Полуслепые, оглохшие, изломанные и ободранные, мы были способны только ползти, подобно червям, погружая руки по локоть в остатки, обломки, обрывки и осколки. Те, кто попал на «пищевую поляну», кто откопал уцелевшую пластиковую флягу с водой, пакет с сушеной рыбой, или замороженными овощами — тот сумел в конце концов восстановить силы.

Утолив жажду и насытившись, я получил энергию и всю ее потратил на то, чтоб выкопать новую воду и пищу.

Впоследствии «пищевые поляны» мы угадывали по запаху гниющего мяса и по огромным роям мух, — сначала черных, маленьких, а потом огромных, навозных.

Понятно, что день ото дня субстанция под моими ногами — назвать ее «землей», или «почвой», было бы наивной глупостью — постепенно превращалась именно в навоз.

Однако я забегаю вперед.

Вечером второго дня я откопал зажигалку, зажег свой первый костер, и на огонь ко мне из мрака вышел человек. Я не испугался. Незнакомец не мог причинить мне вреда. Мы оба едва двигались. Я протянул ему бутылку алкоголя. До урагана, как помнят многие, алкоголь часто продавался в бутылях прочного стекла; я нашел несколько целых емкостей и одну даже вылил на себя, обтерся, чтоб избежать попадания заразы в мелкие раны, ссадины и царапины. Человек сказал, что ничего не помнит. Своего имени не назвал. Выпил ровно половину бутыли и уснул. Утром я обнаружил его мертвым. Впоследствии я встретил еще несколько таких же несчастных: внешне крепкие, они имели разнообразные внутренние ушибы, кровоизлияния; нервный шок придавал им сил, они могли ходить, разговаривать и даже шутить — а потом внезапно умирали. Когда тот, первый незнакомец умер, я ощутил раздражение. Мне хотелось поговорить с ним, обсудить произошедшее. Выкапывая могилу, я ругал его. И с тех пор взял за правило сразу же, после первой приветственной фразы, подробно расспрашивать каждого выжившего обо всем, что он помнит, а главное — о возможных причинах урагана.

Могила получилась мелкая, я рыл руками, осторожно откидывая прочь тряпки, микросхемы, теннисные мячики, наручные часы, обрывки глянцевых журнальных страниц, снова электрические провода — и затем кое-как присыпал погибшего.