Андрей Гребенщиков - Сумрак в конце туннеля

Ну почему, почему он ушел?..

Ладно, — решил для себя отец Арсений, — он святой — ему видней. Он ушел, а мы остались. И что теперь следует предпринять? Разумеется собрать Первый Новомирский собор и объявить эрнестианство единственно верной религией, а остальные учения осудить как еретические. И стоит, конечно, учредить новую должность: наместник престола святого Эрнесто».

Отец Арсений не сомневался, кто будет первым избран на этот престол…

Олег тоже не понимал своего товарища, который спас его когда-то от неминуемой гибели. Он пытался уговорить его, но Кухулин, улыбнувшись, сказал:

— Я вам больше не нужен.

— Кух, что ты такое буровишь… — попытался возразить Олег.

Кухулин поднял руку и устало произнес:

— Ты не поймешь. У Достоевского в «Братьях Карамазовых» есть глава о Великом Инквизиторе… так вот, я вам больше не нужен. Я ведь мутант. И главная моя мутация не в теле, не в черном наросте вдоль позвоночника. Главная мутация здесь, — и Кухулин стукнул себя в грудь, — в душе. Что-то случилось со мной после Катастрофы. Я не могу быть простым человеком. Одержать победу и тянуть на себя одеяло, пожинать лавры, нет, это не для меня. Вы ведь все привыкли к маске святого Эрнесто, и если я ее сорву с себя, вы не увидите за ней Человека, а другую маску на моей физиономии вы лицезреть не захотите, поскольку привыкли к старой. И значит, рано или поздно вы попытаетесь убить меня.

Олег непонимающе завертел головой, но Кухулин не захотел больше ничего объяснять. Олег хотел обнять на прощание Ленору, но та отстранилась; на него, на Вазгена и на Ирму она смотрела, как на предателей. Что ж, Кухулин уходил, а проблем в Новомирье от этого не убавлялось: слишком много прав у общин, слишком много «бывших» гуляет на свободе, слишком много себе позволяет отец Арсений, да и Вазген как-то скурвиваться начал… видно придется опять закатать рукава…

А в вечернем воздухе тоскливо распелись странные фосфоресцирующие насекомые, будто выводя печальную мелодию, которую когда-то, в день гибели мира, услышал в своем плеере Арсен Колеев:

Солнце покидало Новомирье, и вслед за ним уходил святой Эрнесто и его верная спутница. Страна Десяти Деревень постепенно погружалась во тьму…

Солнце светило так, что, казалось, еще чуть-чуть — и вокруг обязательно что-нибудь воспламениться. От земли поднимался жар, поэтому люди предпочитали сидеть в тени и наслаждаться мороженым. Было тихо, и даже время словно остановило свой бег, чтобы отдохнуть. Все вокруг плавилось — дома, деревья, даже воздух.

Внезапно все цвета поблекли, как если бы солнце накрыло облако. Но то было не облако, а огромная, почти черная туча, наползающая с востока. Один лишь взгляд на нее вызывал к жизни какой-то первобытный страх. Края у тучи оставались золотыми — это солнечные лучи продолжали бороться с ее наступлением. Но долго так продолжаться не могло, и вот уже черная громада закрыла собой все небо. По улице, разгоняя пыль и мелкий мусор, промчался порыв ветра. Стало невыносимо холодно.

Алексей открыл глаза. Вокруг было темно, а спросонья он не смог вспомнить, где находится. Лежал он на чем-то мягком, скорее всего, на матрасе. Из дальнего конца помещения доносилось невнятное бормотание.

Внезапно чья-то рука схватила его за предплечье и слегка потянула.

— Лысый, ты, что ли? — шепотом спросил Алексей в темноту.

— Я. Лёха, Одноглазый опять за старое…

Алексей провел ладонью по лицу, чтобы стряхнуть остатки сна. Другую руку он сунул в карман куртки, не надеясь, впрочем, что-либо там найти после слов Лысого. Выругавшись вполголоса, он поднялся на ноги и подождал, пока глаза привыкнут к темноте.

— Может, пора его привязывать перед сном? — предложил Алексей, пробираясь за товарищем между всевозможным мусором, усеивающим пол помещения.

— А может, лучше вообще не спать? — усмехнулся Лысый. — Вон, как Проповедник. Он, по-моему, только и делает, что бормочет себе под нос всякую лабуду…

— Но мы-то не Проповедник, так что лучше Одноглазого привязать, пока он не наворотил делов. Еще в прошлый раз надо было это сделать. От Лунатика же, с тех пор как стали привязывать, никаких проблем нет.

— Про Лунатика ты знаешь, он… не здесь, и уже давно. Рядом с ним хоть из пушки стреляй — пальцем не пошевелит. Кому точно ремни не помешают, так это как раз Проповеднику.

— Ему-то зачем? Он же безобиден.

— Последние лет дцать — да. Но сегодня, пока ты спал, я пытался с ним поговорить. И что бы ты думал — он объявил меня одним из слуг Дьявола, посланным искушать его на протяжении его поисков. И все потому, что я Лысый, — из темноты донесся звук шлепка, видимо, по макушке, — а они оказывается все такие. Хорошо хоть, кидаться не стал, ведь он «смирен и покорен Господу». В общем, устоял перед моим искушением. — Лысый усмехнулся. — Ему вообще нужно смирительную рубаху сверху притащить.

Алексей натолкнулся в темноте на больничную каталку и едва не опрокинул ее.

— Ну, во-первых, ты там не один раз был, и я тоже. Я, по-моему, уже все корпуса облазил, склад несколько раз перепроверял — и ничего. Не отрицаю, сам был бы не прочь иметь такую рубашку под рукой, на всякий случай, но чего нет — того нет. А во-вторых, не думаю, что Проповедник так уж опасен.

— Он опаснее, чем ты думаешь, Лёха. — Лысый остановился. — Он мне уже давно не нравится. От этого фанатика можно чего угодно ожидать. В один прекрасный день наступит Священная война, он перережет мне во сне горло, тебя объявит Князем Тьмы, а себя — архангелом Михаилом. Или еще чего похуже выкинет. Вообще, поговори с ним сам.

— Ладно, не ворчи, поговорю. Я же все-таки не лысый.

Товарищ фыркнул.

— Может, сейчас тебе смешно, зато посмотрим, кем наш «мессия» наречет тебя, — проговорил он и сунул Алексею фонарик. — Все, пришли.

Круг света выхватил из темноты сидящего у стены человека. Его голова была склонена на грудь, но он не спал. Левый глаз закрывал закрепленный резинкой кусок ветоши. В правой руке он сжимал какой-то предмет, в котором Алексей без труда узнал свой пистолет.

— Лысый, принеси два ремня, — шепнул он на ухо товарищу, а сам присел на корточки и направил луч фонаря на грудь Одноглазого.

— Гриш… — тихонько позвал он.

— Я не хочу… больше… — прохрипел тот.

— Что, они опять приходили? — спросил Алексей, стараясь, чтобы его голос звучал тихо.

— Они… не уходили, — Одноглазый поднял голову и уставился на Алексея. Его лицо было мокрым от слез.

— Гриша, отдай пистолет, он все равно не заряжен.

— Заряжен, я… проверял. Это они… не дают мне сдохнуть, — с этими словами он приставил оружие к виску и спустил курок. Раздался щелчок.