Юлия Шолох - Старая развилка (СИ)

— У Булки поймали, у этой… такой, ну что в Толпе живет. Ты ей еще яблоки таскал красные, помнишь? Вот, к ней парни Тарзана заявились, а тут я… Повезло еще, что они в полынье были.

Ронька перешел к ощупыванию лица, к носу, немилосердно дергая его из стороны в сторону. Не сломан, что удивительно. Вертлявый ППшер… Скользкий… Иначе отхватил бы кастетом в лицо и остался бы Ронька на свете один одинешенек. Свет от свечи в глиняной плошке с удовольствием плясал по темным пятнам на теле ППшера, делая их страшнее, чем было на самом деле.

— Что ты несешь? Кто в полынье по бабам ходит?

— Они не все… трое трезвых.

Оставалось только чертыхаться. Раз уж родился такой невезучий… напороться на целую кучу тарзанщиков, причем в Толпе, где они обычно не появляются, потому что у них на территории имеется свой собственный курятник. А с другой стороны… раз уж выжил в возрасте трех лет, когда половина всего населения вымерла от болезни, а вторая половина — в процессе выжигания заразы кардинальными методами вроде стирания целых населенных пунктов с лица земли, уже можно считать все назначенное на долгий срок везение за раз и выбрал.

— Чего сразу не сбежал?

— Я первый пришел, — сквозь зубы сообщил ПП, но тут же не сдержался и снова зашипел — словно в отместку Ронька вылил последние капли перекиси прямо в красноту пересекающих плечо царапин.

— Драться из-за бабы… — неодобрительно покачал головой, отставляя в сторону пустой пузырек.

— Почему из-за бабы? — ППшер задумался. — Из-за статуса.

— У Тарзана нашему статусу выше подвала в принципе не подняться, — хмыкнул Ронька. Несмотря на боль в разбитых губах ППшер не удержался от короткого смешка.

Когда братья достаточно подросли и решили, что не желают существовать всю жизнь, крысятничая по мелочи, как существовали в городской Толпе все брошенные дети, то задумались о будущем. Тогда, как и сейчас город делили между собой две банды. Братьям хватило ума понять, что третьей силе, которую пытались в тот момент организовать парни из фермеров, привлекая таких ребят, как Ронька и ППшер, места не было в принципе. К тому же они прекрасно знали, что остаться в стороне от разборок им в любом случае не позволят и там где не прошли уговоры, для убеждения вскоре перейдут к грубой силе. Однако природная смекалка подсказывала, что при попытке фермеров отвоевать себе часть территории первое, что сделают существующие банды — объединятся и задавят наглецов, после чего спокойно вернутся к прежней жизни — привычным мелким и не особо напряжённым стычкам. Стоит уточнить, что именно это и произошло — вскорости после попытки выступить против нынешнего порядка большинство тех, кто усилено описывал братьям красоты их будущей жизни уже вовсю удобряли землю.

К этому времени братья решили, что единственный подходящих им выход — примкнуть к одной из существующих группировок. Тогда они сделали ход конем — увели пикап с вещами у Тарзана и пригнали его лидеру Краснокожих. Это позволило без длительных, довольно унизительных периодов службы для новичков и непроверенных сразу стать бойцами, пусть и низшего ранга. С тех пор прошло несколько лет и они уже состояли в личной охране Джиппера, сменившего два года назад прежнего лидера Краснокожих. Тарзан все еще крепко держался на верхушке своей банды. Живы братья были естественно только потому, что Тарзану не выпало удобного случая до них добраться, да и существовало негласное правило бойцов трогать только в крайнем случае, а в остальном отыгрываться на слабейших. Ведь от бойцов зависели сборы с фермеров, за счет чего в основном и жили городские. Но сомневаться не приходилось — лидер тарзанщиков не из тех, кто может запамятовать подобную обиду. Так что долг висел и проценты капали…

— Отдыхай, Казанова задрыпаный, — беззлобно ругнулся Ронька, сгребая в кучку оставшиеся после обработки ран лекарства. С сожалением заглянул в пузырек из-под перекиси. Пустой. Зато зеленки еще пол ящика, на всю жизнь хватит. Но перекись значительно лучше, потому что ходить с мордой, раскрашенной в неравномерные зеленые пятна один из способов выставить себя на посмешище. Настоящий боец должен вызывать страх, а не хохот.

Лучше бы он тоже пошел… Но голова трещала, потому остался дома, отдохнуть. А вот ППшера разве такой ерундой удержишь…

Ладно, главное, что закончился еще один день, а они живы, вместе и местами даже здоровы.

Петр вошел в дом и в сенях тяжело уселся на мокрую лавку прямо рядом с ведрами воды. Он устал, очень устал… Но с принятым большинством решением не поспоришь, даже если ты по местным меркам долгожитель — тридцать шесть. Да и вообще… Несколько лет назад он ни разу ни поморщившись пришел бы к точно такому же решению.

На кухне уже ждала Светка. Тут же потащила на стол тарелки, суровым взглядом загнав всех детишек на печку.

— Садись, садись, ешь, я согрела, — быстро повторяла, мельтеша перед глазами, — голодный поди, с вечера как засели, так и сидели, и сидели! И о чем можно было столько времени языком чесать?

Петр молча взял кусок хлеба. У Светки он неплохой получался, твердый, зато с хрустящий корочкой. Однако сегодня, вонзая зубы в душистый теплый ломоть, он понимал, что даже этот хруст не радует и не отвлекает. Зато ближайшие двадцать минут можно расслабиться и ничего не делать — Светка рта не закроет.

Так и получилось.

— …и говорит, что ребенка не студила! Вот стыдоба-то, ну на кой ляд врать? Люди видят, если дите сидит в луже в одной рубашке с утра до вечера, а еще снег местами, то докажи потом что не студила! А еще рыдала, что чуть не помер. Тоже мне мать… Тьфу!

Петр в отношении недотепы-матери никаких эмоций не выказал, потому что попросту не слушал. Даже жевал машинально.

— И еще склад пшеничный вынесли, слышал?

Эта новость, в отличие от предыдущей заслуживала самого пристального внимания.

— Какой склад? — насторожился Петр, поднимая глаза от тарелки.

— Не наш, не бойся… У рыжебородых, за белоглинной ямой. Одного не пойму, зачем городским пшеница, а? — вопрошала приторно веселым голосом Светка. — И откуда узнали? Навели их, точно тебе говорю, специально навели! А знаешь, кто? Пигалица эта мелкая, ну которую в прошлом году городские увезли. Дочь соседа того мужика, где корову зимой волки сожрали.

— Златовласая дева, за которую папаша хотел выкупом лошадь получить? — поинтересовался Петр.

— Какое там дева, — презрительно фыркнула Светка, — говорят, приезжала с городскими. Глаза черной краской обведены на пол лица. С губ нарисованные потоки крови текут. Кричала ором, говорят. Что ненавидит всех нас и все мы как грязь под ее ногами. Что всех сдаст и пусть мы все сдохнем с голоду. А потом вообще — вот стыдобища — выставила напоказ заднее место, юбку задрала и наклонилась и говорят… на ней ничего под юбкой-то и не было.