Анна Калинкина - Под-Московье

Убийца даже не изменил своей расслабленной позы. Следовало немного подождать и убедиться, что все кончено. Врач у них, конечно, идиот, и все же, мало ли что? Вдруг откачает? Через несколько минут он коснулся шеи Верховного, пытаясь нащупать пульс. Пульса не было, тело уже начинало остывать. Быстро выйдя из шатра с подобающей озабоченностью на лице, убийца закричал:

— Врача сюда, скорее! Верховному плохо!

На похоронах отца Игорь был, как ни странно, не пьян. Хмурый и небритый, он оглядывался по сторонам, словно видел станцию впервые. Все те же унылые бело-серые колонны, цементный пол, голые, исписанные стены. Все те же бабы и мужики в ватниках. Деревянный помост и гроб на нем. Он, наследник, стоит над гробом, рядом щупленький лысоватый Михаил, самый верный соратник и советчик отца. Люди поднимаются по ступенькам, кланяются покойнику и спускаются с другой стороны. Многие плачут, остальные хмуро молчат, но все без исключения смотрят на него, Игоря. Чего-то ждут? Несмотря на то что Верховный скончался от инфаркта, не оставив завещания, никому и в голову не пришло оспаривать власть у его сына. Михаила можно было не брать в расчет — как бы он сам коньки не откинул, потрясенный смертью единственного друга. Наемники же отца были хорошими исполнителями, умелыми и изворотливыми, но ни у одного из них не хватило бы ума, чтобы управлять людьми, и они сами это понимали. «Интересно, — подумалось Игорю, — а у меня самого ума хватит? Ведь это большая ответственность, так говорил отец. Впрочем, перед кем — ответственность? Отца больше нет, а эти безмолвные люди вряд ли будут сопротивляться. С ними можно делать что угодно: унижать, грабить, заставлять трудиться до изнеможения. А взамен только скудно кормить, чтобы только-только не протянули ноги, да иногда устраивать пышные церемонии для развлечения. Правы были древние жрецы, и отец тоже был прав».

Игорь расправил плечи, поднял голову, обвел глазами толпу.

— При мне все будет, как при батюшке, — хрипло сказал он. И как только слова такие выговорились — словно подсказал кто. Он и слова-то такого, «батюшка», до этого никогда в жизни не употреблял. Стоявший рядом Михаил вздрогнул, но ничего не сказал.

Игорь машинально посмотрел туда, где не так уж давно на похоронах Зои стояла среди толпы Нюта с подругой. Конечно, сейчас никакой Нюты там не было, зато стояла повариха Галка, а рядом с ней — худенькая испуганная девчонка, которую притащили недавно.

Люди задвигались, перешептываясь, как будто, наконец, дождались ответа на свой безмолвный вопрос. И только потрясенная Галка, машинально перекрестившись, забормотала:

— Свят, свят, свят! На нашей станции поселилось зло. Не Игорек это — оборотень, подменыш. Игорек был ласковым мальчиком, а у этого глаза волчьи.

Вокруг поварихи немедленно образовалось пустое пространство. Некоторые на станции втайне исповедовали старую веру и молились Богу, которого Верховный объявил ложным, но об этом никто не смел говорить вслух. Игорь посмотрел на смутьянку недобрым взглядом. Похоже, что неуместная разговорчивость и ересь может в ближайшие дни довести ее до сердечного приступа. Молодой правитель-то, видно, весь в отца — зря сомневались начет него, что мягок не в меру. Вот когда кровь-то сказалась.

Но выдержка у Игоря тоже была — он не стал оскорблять неуместными разборками траурную церемонию. Молча склонился над пышно убранным гробом и коснулся губами ледяного лба. Приторный запах цветов ударил в нос — лето наверху шло к концу. Почему-то именно в конце лета цветы пахнут так терпко и сладко. «Надо будет навестить того беднягу, который на этот раз за ними поднимался», — подумал новый Верховный. Сталкера здорово покусали, пришлось даже ампутировать руку, но свой долг он честно выполнил — обливаясь кровью, притащил на станцию ворох цветов и лишь потом свалился без сознания. «Наверное, люди все же любили отца на свой лад — вряд ли из одного страха можно было совершить такое. Хотя кто их поймет? Даже сам отец говорил, что для него чужая душа чаще всего — потемки, а уж он-то в людях разбирался…»

Под тоскливые завывания помятого саксофона процессия двинулась в туннель. В этот день люди не боялись привлечь внимания тамошних обитателей, и монстры, словно чувствуя это, куда-то попрятались.

— Как следует заваливайте, — мрачно предупредил Игорь. — А то вон Зоину могилу какие-то твари разорили, у трупоедов чутье острое. Раньше думал — если что, отца возле нее похороню, согласно его воле, а видишь, как вышло. Один он остался после смерти. Ну, разве что я когда-нибудь рядом лягу, хотя уж постараюсь как-нибудь не слишком скоро. — И он нехорошо усмехнулся. Да, он сильно изменился за последнее время, и сам чувствовал это.

Проводив в последний путь отца, правитель решил заняться делами. Скорбеть было некогда — в последнее время старик изрядно все запустил. Да и сам он был хорош, не помогал совсем. Ну ничего, теперь-то он исправится. Верховный велел позвать к нему Михаила, и они, уединившись в шатре отца — нет, теперь уже его, Игоря, шатре! — начали обсуждать насущные проблемы.

А проблем было немало. Самая первоочередная, как всегда, — нехватка продовольствия. Надо опять посылать людей наверх, а наверх они не хотят, там все опаснее. У птеродактилей на Тушинском аэродроме вывелись птенцы, и те совсем озверели. Придется, наверное, увеличивать поголовье крыс, но ведь их тоже надо чем-то кормить, пока веса не нагуляют. Значит, опять идти на поверхность — просто замкнутый круг какой-то. «Ну ничего, жрать захотят, так пойдут как миленькие», — пробормотал Игорь. Это могло и подождать.

Михаил нерешительно откашлялся.

— Что еще? — коротко спросил правитель.

— Я тут подумал… Может быть, не надо больше приносить жертвы? Ту девочку, что привели недавно, хорошо бы отпустить, а то люди недовольны…

— Пусть засунут свое недовольство… — буркнул Игорь. — Сегодня им жертвы не нравятся, завтра все, как эта дура Галка, открыто креститься начнут, а потом что? Будут задумываться о справедливости распределения пайков или, того чище, обсуждать решения Верховного? Мне тут второго Гуляй Поля не надо! Так что жертвы приносить будем по-прежнему. Я вообще считаю, что кроме летней церемонии надо ввести еще зимнюю, да и память отца почтить отдельной жертвой было бы неплохо. А девчонку отпускать в любом случае нельзя. Вы, вообще, в курсе, откуда ее притащили? С Бе-го-вой! Думаете, если она вернется домой, то будет держать язык за зубами? Да и вообще, дядя Миша, как вы себе видите это «отпустить»? Одну? По поверхности?

— Ну, можно кого-нибудь отрядить в провожатые… — неуверенно начал советник, но Игорь рубанул воздух ладонью.