Андрей Буторин - Метро 2033. Полуостров Надежды (трилогия)

— Я ничего не слышал… — тихонько отодвигаясь от юноши, сглотнул Гор. Он явно принял парня за сумасшедшего.

— Тебе повезло, — буркнул Нанас. И бросил сердитый взгляд на Сейда: — Скажи ему что-нибудь! А то он меня за дурачка принимает.

Старик вдруг задергался, словно ненароком уселся на горячие угли, а потом замер, разинул рот, да так и сидел, не моргая, пока Нанас не ткнул его локтем:

— Э! Гор! Ты не умер?

«Не умер он, не умер, — тотчас услышал он в голове „ворчание“ Сейда. — И все, что он сказал до этого, правда. И рассказать он тоже все готов. А ты на меня не дуйся, я тебе тоже правду сказал».

«И что мне делать с твоей правдой? — мысленно зашипел на друга Нанас. — Я и сам знаю, что Надя в беде! Что надо ее выручать — тоже знаю! Только пока не знаю, как. А ты, вместо того чтобы помочь, подсказать, меня обвиняешь… Я ведь убежал не от Нади! От мертвого меня было бы больше проку?»

«Ладно, остынь. Я ведь тоже за Надю расстроился. Подумаем вместе, как быть. А теперь давай Гора послушаем. Это нам всем может пригодиться».

Старик закрыл наконец рот, проморгался и выдавил:

— Ну и дела!.. Разумные собаки!.. Ни за что бы не поверил, если бы сам… — тут он присмотрелся к лежащей неподалеку медвежьей туше, и даже в свете костра стало заметно, как побледнела не скрытая седыми зарослями кожа его лица. — А… что это я сейчас ел?..

— Медвежатину, — поспешно сказал Нанас. — Это медведь. Ты не смотри, что он… такой. Сейд сказал, что его можно есть. Мы тоже ели; видишь — живы.

Но Гора уже выворачивало.

— Я же тебе говорил: поджарь!.. — вздохнул юноша.

— Да при чем тут это… — вычистив наконец желудок и отдышавшись, пробормотал старик. — Я к сырому мясу привык. Но ведь это… Это же урод какой-то, мутант!.. Он еще и радиоактивный, небось! Вы же его счетчиком Гейгера не проверяли…

Нанас от изумления дернулся так, что едва не свалился в костер.

— Откуда ты знаешь про радиацию, про счетчик Гейгера?!.. Да ты вообще кто?! Какой ты варвар! Ты и говоришь совсем не так, как они!.. И автомат… Признавайся, тебя специально переодели, чтобы меня обмануть?!

«Успокойся, он говорит правду!» — мысленно выдал, а вслух даже зарычал Сейд.

— Но почему тогда он…

— Я все сейчас расскажу! — замахал руками старик. — Я никого не собираюсь обманывать! Я действительно жил последние годы… уже почти двадцать лет… с теми, кого вы называете варварами. Но до этого я проживал в городе Кемь, это в Карелии… Закончил институт в Ленинграде, работал инженером. Мое настоящее имя Алексей. Я все расскажу!..

И он начал рассказывать.

— Когда все случилось, — поведал старик, — мне было уже под пятьдесят. Но я, что называется, держал себя в форме: бегал по утрам, гирями со штангой баловался, почти не пил, не курил… В общем, по мнению многих, выглядел едва-едва на сорок, а уж форы по многим статьям мог и тридцатилетним дать. Во всяком случае, лет за пять до катастрофы на меня, что называется, запала одна из первых городских красавиц, Инна… Инночка. Ей в ту пору едва только двадцать пять исполнилось. Она танцами занималась при нашем доме культуре, у всех на виду была, многим головы вскружила, а выбрала меня вот… Ну, я и не устоял… С женой развелся, благо детей у нас не было, с Инной расписался. Жили, как в сказке, — в любви и согласии. А может, это мне только казалось, может, не так уж она меня и любила. Она ведь только танцами своими и занималась, а я инженером в электросетях работал, ну и подрабатывал постоянно — то рыбу ловил, то лес втихаря с друзьями порубливал… В общем, дома почти и не бывал, все для нее, для Инны своей ненаглядной, старался. Зря, наверное; надо было ее заставить учиться пойти, танцы свои бросить, нормальную работу найти. Глядишь, и обошлось бы… Короче говоря, когда этот ядерный апокалипсис случился, городские власти от «лишних ртов» стали избавляться. Тунеядцев всяких, бомжей, алкашню — вон из города, живите, как можете, а не можете — подыхайте! А примерно через год поняли, что все равно оставшихся не прокормить. И тогда стали отправлять в леса и тех, кто не приносил городу реальную пользу. Ну, детей, правда, не трогали, если родители их с собой не забирали, а старики и сами почти все поумирали — никаких пенсий им конечно же не платили, разве что родственники помогали, у кого были, так тоже — родственникам самим бы выжить, какая там помощь!.. В общем, моей Инне сказали: танцами твоими сыт не будешь, так что или работай, или ступай, что называется, в лес. А какой из нее работник?.. Но ей намекнули еще, что с ее внешностью она могла бы не только руками поработать, а и еще одним местом — городскому начальству от дел тягостных тоже порой отдохнуть хотелось… Ну, Инка и согласилась. Тварь такая!.. Ну, а я пошел в лес. Сам, никто меня не гнал, мои голова и руки пенились. Но жить в таком гадюшнике я просто не мог. Передушить всех хотелось или самому удавиться!.. Но слабоват оказался, решил, что сбежать проще. Надеялся, что все равно в лесу скоро подохну, уж зиму-то точно не переживу. Но в лесу оказалось совсем не так, как я думал. Там собралось уже целое племя таких вот, как я, — ненужных и лишних. А когда люди вместе — это уже сила! Со временем нас становилось все больше и больше — приходили с других городов и сел Карелии, с Мурманской области, многие даже из Финляндии — границ-то никаких больше не было… И у всех нас внутри жила ненависть к тем, для кого мы стали «лишними». А цивилизованную жизнь, которую мы потеряли, мы тоже стали презирать и ненавидеть — наверное, потому, что она стала нам недоступной. Не знаю уж, кто первый подал идею — разрушить Кемь, поубивать всех, кто там есть, — нечего им нежиться на перинах, когда мы тут по болотам ползаем, комаров кормим!.. Ну что, напали, дураки… Ни оружия, кроме дубин, ни организованности маломальской… Порушили, правда, сколько-то домов на окраине, «красного петуха» пустили, убили кой-кого… Но и нам тогда досталось так, что мама не горюй!.. Едва четвертая часть нас уцелела, кто обратно в лес успел убежать… Долго потом раны зализывали… А о новых битвах и думать забыли, пока Шека не подросла…

— Шека!.. — вздрогнул Нанас. Он хорошо помнил рассказ дикарки, но только сейчас до него дошло, что она ведь тоже говорила, что родилась в Кеми… И юноша, не удержавшись, спросил: — Так вы были с ней вместе с самого начала?

— Ну да. Ее отец с матерью как-то очень быстро умерли, не выдержали «первобытной» жизни, так что Шеку то одни, то другие подкармливали… Эту девчонку все любили — красивая была, точно кукла. И смышленая — страсть!..

— А как же она стала… такой… ну, жестокой?..

— Как не стать, когда все вокруг такие?.. Без жестокости там было не выжить. Ну и ненависть эта к «цивилизации» так и бурлила во всех, словно в котле. А еще, мне кажется, для нее большую роль сыграл один случай… Это произошло как раз во время той дурацкой атаки на Кемь. Ей лет пять тогда было, ну, шесть, может… Родители ее только-только умерли. Когда на город пошли, она за нами увязалась — плакала очень, с другими детьми не хотела оставаться. И ведь побежала следом, что ты думаешь! А когда ее заметили, уже сеча вовсю шла. А тут ребенок, дело ли?.. Ну и сунули ее в первый же дом, в чью-то квартиру, пустую уже, чтобы под ногами не болталась, да не убили ненароком… И там была комната, где до этого тоже ребенок жил. Много игрушек, какие-то цветные картинки, книжки, что-то из нарядной детской одежды, мягкая кроватка и все такое!.. Шеке это все так понравилось, что она, видать, размечталась: и она когда-нибудь заживет так же, и у нее все это будет… Но вернулись наши, когда в лес убегали — хорошо не забыли еще про девчонку, — и у нее на глазах все это порушили и подожгли. А в ответ на ее истерику ее же потом и наказали, приговаривая, что все это — зло, это — не для «свободных» людей и так далее… После того случая, думаю, ее и перекорежило: вот она, вроде бы, красота эта, цивилизация — протяни руку, и все станет как в детстве, как в Кеми… А только нельзя руку тянуть, запретное это. И детство все равно не вернешь, умерло оно вместе с родителями… В общем, после того дня она изменилась. Что было любовью к прошлому, обернулось ненавистью: если мне этого нельзя, то пусть и никому не достанется!