Дарья Аредова - Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах) (СИ)

— Верю, верю, – сказала она. – Потом сыграешь, у нас тут экскурсия.

— А-а. – Парень все тем же ленивым движением вернул флейту на место. – Экскурсия – это хорошо. Я тоже хочу на экскурсию…

— А почему на них столько тряпок? – спросила я. Людей на экране было семеро – помимо помощников в бирюзовой форме, двое мужчин и женщина, одетые совершенно нелепо и непрактично. Длинное платье женщины, должно быть, будет кошмарно путаться в ногах и стеснять движения, а этот колпак зацепится за первую же ветку, да еще и рукава у этого платья чуть ли не волочатся по земле. Глупее одежды я еще не видала, но мужчинам приходилось хуже: поверх длинных рубашек дубленые жилетки и короткие накидки, а на ногах нечто вроде узеньких штанов и туфли с длинными носами. Венчали композицию все те же длинные колпаки.

— Они отправляются в средневековую Европу, – пояснила Маша. – Там многие так ходили.

— Бедненькие, – посочувствовала Алиса. – Тяжело у вас быть историком.

Маша поглядела на нее и звонко рассмеялась.

— Зато интересно, – сказал Гич, засовывая в рот зубочистку.

— Чего ж интересного? – удивилась Алиса.

— Правда интересна, найра. – Пальцы его неожиданно побежали по струнам, зазвучала странная, завораживающая мелодия. – Правда интересна всегда.

— А разве другие не расскажут правду? – уточнила я. Гич покачал головой.

— Если история меняется до неузнаваемости, пока идет от одного дома к соседнему, – вопросом ответил он, – то как она изменяется за века?

Мне он, определенно, начал нравиться. Я даже перестала обращать внимание на то, что он постоянно обзывается. Зато говорит интересно. И играет на гитаре.

Наверно, я по Дэннеру скучаю просто.

— Ты сочиняешь песню? – спросила я. Гич резко оборвал игру, прижав струны ладонью, и поднял взгляд.

— Уже не сочиняю, – спокойно ответил он.

— Почему? Она тебе разонравилась?

Он пожал плечами.

— Какой смысл сочинять песню, которую все равно никто никогда не услышит?

Опять он отвечает вопросами. Мне было от этого несколько неловко.

— Для себя, – сказала Алиса.

— Услышим, еще как! – порывисто обернулась Маша. – А то я тебя, Гич, прибью нафиг. Ты обещал.

— Мы же умрем, – флегматично напомнил парень и кивнул на экран. – Смотрите, запускают.

Маша открыла, было, рот, но взглянула на экран и так ничего и не сказала. А там уже трое исследователей заходили на платформу – совсем как мы с Алисой. Они держались за руки – наверное, так им было нестрашно. Хотя они, вроде, не боялись – а очень даже наоборот, радовались, невзирая на неудобную одежду. Они смеялись и о чем-то оживленно переговаривались. А затем включилась установка.

Звуков не было слышно, но я и без того могла представить знакомый низкий гул машины. Он все нарастал у меня в ушах, а прозрачные стены кабины разом закрылись – как ловушка, и мне сделалось не по себе оттого, что людей заперли в маленькой кабине. Со стороны, вообще, все выглядит страшнее, чем на самом деле.

В кабине ярко вспыхнул ослепительно желтый свет и тут же погас, будто кто-то приоткрыл на секундочку плотную штору. Как желтый огонек, только большой. Люди вспыхнули и – исчезли без следа, а вместо них по кабине забегал, панически врезаясь в стенки, красный колпак. Не люблю их.

— А говорили, тварей нет, – укоризненно сказала Алиса, наблюдая, как установка отправляет колпака в неизвестное место неизвестной нам эпохи. Он растаял желтой вспышкой.

— Нет, – подтвердил Гич. – Он не наш.

— Он из Нави, – пояснила Маша. Вид у нее был какой-то озабоченный. – Случайно забежал. Так часто случается. Но он уже дома.

— Нам тоже надо домой, – грустно вздохнула Алиса.

— Ага, – согласилась я. – Вот, правда, совсем не хочется.

— Понимаю. И мне не хочется, – сказал Гич.

Гитара у него в руках снова переливалась странной, будто тоскливой, мелодией.

Дэннер

Я споткнулся в темноте, – фонарик светил совсем слабо, должно быть, разрядились аккумуляторы, – и позвал девчонку, перегнувшись через перила:

— Ты там живая, Лесли?

— Я здесь, – донеслось через пролет раздраженное. Лично я не чувствовал здесь никаких Алис, но теперь приходилось еще и идти за Лесли – как тогда, в коллекторе. Я невольно усмехнулся и подумал, что не стоит повторять опыт, отпуская ее одну в темные коридоры. Вряд ли здесь есть свои охотники – но вот плита на нее свалиться очень даже может, поэтому я ускорил шаг.

Лестница привела нас в узкий и длинный коридор, по которому мы шли несколько минут, придерживаясь за склизкие от микрофлоры стены. Здесь было сыро и холодно, казалось, промозглая атмосфера подвала всасывается в плоть, и останется с тобой навсегда. Неприятное ощущение.

Шаги впереди стихли, а фонарь мигнул напоследок и погас. Оборотнем я еще не успел стать, и зрение оставалось человеческим – мне требовался свет. Лесли возилась впереди, в темноте. Холод сковал руки. Мне сделалось как-то не по себе.

— Куда мы идем? – В общем, мог бы и не спрашивать. Я прислушался к собственным ощущениям – но их словно выключили. Где-то на грани сознания шевелилась смутная тревога – и ничего более. Как будто мы в городе, в безопасности, а не в заброшенном подвале.

— Увидишь, – отозвалась Лесли. Пару секунд спустя впереди тяжело заскрипела дверь. Звук шагов – и вспыхнул свет.

Я невольно закрылся рукавом, успев уловить сладковато-прелый могильный запах, словно оказался в склепе. Хорошо еще, я не обрел пока что волчий нюх – меня бы немедленно замутило.

Наконец, глаза привыкли к тусклому электрическому свету, и я получил возможность оглядеться по сторонам.

В общем, я почти угадал, разве что, ошибся в нюансах.

Это был не склеп, а морг. Просторное помещение, заставленное столами в несколько рядов. На столах лежали накрытые простынями тела. Я подошел к ближайшему столу и, не удержавшись, приподнял ветхую ткань. Она была немного скользкая, как полиэтилен.

— О-ох… – вырвалось из груди. Хотелось немедленно закрыть покойника обратно и больше этого не видеть, но рука будто онемела, а некий противный голосок внутри настойчиво требовал, напротив, скинуть простыню и разглядеть тело в подробностях. Самое обидное, что голосок-то и победил в итоге, и я, стиснув зубы, потянул простыню вниз, открывая труп до пояса.

Верно, очертания тела изначально показались мне какими-то странными – и теперь сделалось ясно, почему. По сути, оно было покрыто нарывами размером с тарелку, кое-где лопнувшими застывшей зеленовато-синей массой. Что касается лица, то черты уже было не различить за опухолями да сетью вздувшихся жил.

Я накинул простыню обратно, и только тут заметил бирку на запястье покойника. Бирка была сделана из того же материала, что и страницы храмовых книг, и время ей ничуть не повредило, а вот шнурок, которым она была привязана, давно уже истлел. Не было бы здесь так холодно – и тело бы не сохранилось. Я стер пальцами пыль.