Александр Шакилов - Остроги. Трилогия (СИ)

— На крышу нам не вылезти. Скобы срезаны.

— А это значит… — Бек так сильно сжал свой лом, что костяшки побелели.

— Что мы заперты в этой богадельне, — закончила за него Ксю.

Мясник покачал серой головой:

— Хоть на ходу из поезда выпрыгивай.

Доктор и Фаза промолчали. Они дольше остальных были знакомы с Гурбаном и потому не спешили с выводами, которые напрашивались сами собой. Знали: командира так просто не сломить. Он обязательно придумает, как решить проблему. На то он и командир, а не шестерка на побегушках.

Мясник достал из кармана поцарапанный портсигар и раскрыл его, продемонстрировав цилиндрики из настоящей папиросной бумаги, набитые, надо понимать, американским еще табаком, а не травой придорожной.

— Командир, будешь? — И клацнул зажигалкой, и смачно затянулся сизым дымом. — Мне как-то склад попался одной табачной конторки. Вот я и разжился. Жаль, чуток осталось. Но ты бери, командир, кури. Говорят, нервы успокаивает.

Гурбан качнул головой:

— Спасибо, я бросил. До Псидемии еще. Вредно это, плохая привычка. И бойцам моим не предлагай, нечего их приучать. А сам, если хочешь, кури, чего уж…

Серега пожал плечами, из-за чего и так продырявленная пулями куртка порвалась по шву.

— Надо бы одежку сменить, а то хожу, как оборванец какой-то…

— Чего ты сказал?! — Гурбан схватил его за грудки.

Мясник дернулся, ткань затрещала.

— Как оборванец… Переодеться хочу. А что, нельзя?

Взгляд Гурбана стал тусклым, отсутствующим, он отпустил Серегу.

— Оборванец, говоришь? Оборванец… — Командир улыбнулся. — А ну, братва, давай за мной. Поговорим кое с кем по душам! — И он проследовал в вагон. — Эй, ты! — крикнул, указывая на одного из пятерки, того, что извинялся перед ним, называя начальником. — Ко мне! Живо! Как зовут?!

За спиной у Гурбана встали чистильщики, готовые, если что, огнем и ломом зачистить помещение, пусть только кто трепыхнется.

— Макеем меня кличут. — Шелестя скотчем, скрепившем его рванину, перед Гурбаном возник представитель местной администрации.

— Рассказывай, — прищурился Гурбан. — Ты и дружки твои тут постоянно живете, верно? Все знаете о местных делах. И жрете что-то, и пьете. Не проводники же вас кормят? Есть ведь лазейка какая-то, через какую вы жратву добываете. Где? Показывай!

Макей попятился.

— Ничего не знаю. — Он опустил глаза. — Нет никаких лазеек, начальник. А едим, что люди подадут. Их благостью кормимся.

Врет, понял Гурбан.

— Напрасно ты так. Я ж к тебе со всей душой, а ты…

Макей зыркнул исподлобья:

— Меня свои же на пики поднимут, ничего не скажу.

— Если и поднимут, то потом. А я сейчас из тебя душу вытрясу. — Командир чистильщиков кивнул на тамбур. — Выйдем, чтоб без свидетелей.

Дружки Макея зашевелились, зароптали, но Доктор, Фаза и Ксю недвусмысленно наставили на них стволы, а Мясник достал скальпель и принялся со значением ковырять им под ногтями. Это подействовало: разгоревшиеся было страсти поутихли.

Макею пришлось повиноваться. И менее чем за минуту Гурбан выяснил, как ему и чистильщикам выбраться из вагона для бедных. Способ был простой, но опасный. Реально опасный.

— Спасибо, — сказал он оборванцу.

— За то, что лаз выдал, меня убьют — и всего за спасибо?!

— Других за меньшее убивают, — равнодушно обронил Гурбан.

Что есть проблемы одного в сравнении со светлым будущим всего человечества?

В этой войне с потерями считаться нельзя, Гурбан решил это окончательно. А совесть пусть заткнется.

*

Мариша засопела, положив чернявую голову на руку Дана. И хоть мерное покачивание состава располагало ко сну, тем более после любовных утех, Дан никак не мог расслабиться.

На душе тревожно было, неспокойно. Гурбан ведь рядом, и его люди все еще угрожают доставщикам и Равилю. И мало ли что бордель охраняют как зеницу ока… Лежа в полумраке — лампочки на потолке вагона горели вполнакала, — он прислушивался к происходящему вокруг, пытаясь не замечать стук колес.

Внимание его привлекли звуки, доносившиеся из соседнего будуара. Данила еще не отошел от ласк Мариши, и потому воображение его вмиг нарисовало сплетение тел, двигавшихся в унисон. Вздохи, хриплое дыхание, шлепки от соприкосновения любовников… А потом наступила тишина.

Ага, смекнул Дан. Мы прослушали финальные аккорды симфонии любви, если выражаться языком старого Натана. Знать бы, как дела у радиолюбителя. Вернувшись в родной острог, Данила сразу отправится в гости к Натану, прихватив пару литров бурякового самогона, безбожно вонючего, но столь уважаемого дядей. И даже сам примет на грудь стаканчик-другой пойла, и они буду слушать треск эфира и смотреть с балкона на беспокойно спящий острог. Ничего, вот повидается Данила с батей и обратно двинет, в гостях ведь хорошо, а дома лучше. Жди, дядя Натан, скоро племянник вернется!..

А рядом, за двумя матерчатыми простенками, женский голосок уже вовсю расхваливал любовника, способного удом сбить с ног лося и сопроводить девушку до пика блаженства. Мол, и эдак ты хорош, милок, и вообще красавец из красавцев.

Что ж, талантам невидимого соседа можно позавидовать. Похоже, это проводник заглянул к своей зазнобе, чтобы скоротать ночку с пользой, толком и расстановкой. Дан был настолько уверен в этом, что очень-очень удивился, услыхав следующее:

— Слышь, подруга, хватит жужжать, а то придется жениться на тебе. Люблю, когда льстят. Но со мной девка одна и брат мой Даня. Хотим перекантоваться тут до Москвы без шума, по-мирному. Лады? И это… Скажи-ка, а Маркус, хозяин Острога-на-колесах, сюда заглядывает? Ты-то, красивая, наверняка с ним в постельке попрыгала, ха-ха?

Последовавший за этим звук — звонкий, с оттягом — ни с чем нельзя было перепутать. Пощечина — она и есть пощечина.

Дан хмыкнул и мысленно зааплодировал девчонке, осадившей Ашота. Толстяк, а рядом обосновался он, как всегда перегнул палку. Вместо того чтобы аккуратно, ненавязчиво выведать нужный секрет, он рубанул сплеча, обидев информатора. «В постельке попрыгала» — ну кто после такого станет откровенничать?

Как кто? Та самая девушка, что польстилась на толстяка! Аплодисменты отменяются.

— Ты угадал, милок. Мой покоритель, мой властелин… — Дальше пошла череда эпитетов, определений и междометий, которую Данила проигнорировал как не относящуюся к сути вопроса. А потом девушка как бы между прочим сообщила: — Маркус сюда часто приходит. С нами он чувствует себя человеком.

И вроде ничего особенного она не сказала, а Данила напрягся. И его волнение передалось Ашоту:

— Чувствует себя человеком? Э-э… А он что, не человек?

Послышался смешок:

— Глупышка. Конечно нет!

От этих слов, от легкости, с которой девица их произнесла, Дана обдало морозом. Залезть бы под одеяло с головой и не высовываться до самого вокзала в Москве.