Сергей Снегов - Люди как боги (трилогия)

— На окраине скопления, — подтвердил Олег. — На выходе из Гибнущих миров в открытый космос. Старый и новый пейзаж в рейсографе сошлись с абсолютной точностью. Мы возвратились точно в то место, какое в свое время покинули.

Я вопросительно посмотрел на Ольгу:

— В свое время покинули… А в какое время возвратились?

— Тоже в свое, — ответила она. — То, какое течет в нашем мире с нулевой фазовой скоростью. Мы снова существуем в одномерном и однонаправленном времени — том, какое струится всегда от прошлого к будущему.

— Ты меня не поняла, Ольга. Свое время. Но какое? Прошлое или будущее? Мы пришли раньше себя, покинувших это скопление, или позже себя?

— Мы возвратились позже на один земной год. Наши блуждания в ядре, наше бегство по кольцу обратного времени заняли всего год по хронометрам корабля.

Беседу прервало сообщение Грация. Галакт докладывал, что анализаторы обнаружили два оставленных нами грузовых звездолета. Они пока далеко, но нет сомнения, что оба корабля невредимы и что очистка пространства продолжается.

— Мы постарели на год, а Гибнущие миры помолодели на столетие, — сказал Олег. — В систему Трех Пыльных Солнц возвращается утраченная прозрачность и яркость.

В командирский зал ворвался возбужденный Ромеро. Он был так бледен и расстроен, что мы, прервав разговоры, обернулись разом к нему.

— Олег! Эли! — Он говорил с трудом, настолько был потрясен. — Я заглянул в консерватор, чтобы проверить, как наши мертвецы вынесли переход по кольцу фазового времени. И вот я увидел… Там чудо, друзья!

Я прервал его:

— Чудес нет. Вы хотите сказать, что Оан исчез?

— Да, именно это! Саркофаг не поврежден, запирающие поля сохранились, но даже и следа Оана нет. Если это не чудо, Эли…

Я взял его за руку и усадил в свободное кресло.

— Успокойтесь, Павел. Ни один из законов природы не нарушен. Просто нам подан знак, что мы замкнули еще одно кольцо, но не времени, а взаимопонимания: от знакомства — через неприязнь, взаимную борьбу, взаимную заинтересованность — к дружелюбию!

Сергей Снегов родился ровно век тому назад — в 1910 году. Четыре поколения назад, по утверждениям социологов. За это время прошло несколько исторических эпох, одна страна рухнула, на ее месте возникла другая, которая тоже исчезла. Случились две мировые войны. Немало для одного человека — через все это нужно было суметь пройти.

Он странно и горько назвал автобиографию: «В мире иллюзий и миражей». Он считал, что его жизнью, как, впрочем, и жизнью его поколения (всех его поколений), правили химеры и призраки. Я не собираюсь с ним спорить — и все-таки мне кажется, что главным было другое. Дитя своего времени, Сергей Снегов был вневременным — и либо опаздывал к нужному моменту, либо опережал его. Совпадения бывали, конечно, но очень редко — и, к сожалению (к счастью?), не они определяли его существование. И еще одно: он был парадоксален по своей природе. При всей его удивительной цельности его жизнь и его характер определялись причинами, которые не могли и не должны были сочетаться.

Это началось с самого начала — с рождения. Появившись на свет, он не заплакал, а засмеялся. У его матери было 5 детей — все, кроме него, умерли. Похоже, его братья и сестры отдали ему свои жизни — иначе невозможно объяснить и снеговские 84 года, и хаотичность и взаимоисключаемость всего, что с ним происходило.

Впрочем, короткие периоды относительно нормального существования все-таки случались. В школу, во всяком случае, мальчик пошел вовремя. Но в первом же классе был исключен из гимназии за хулиганство: им с приятелем очень захотелось подергать за косы учительницу. До 12 лет Сережа шлялся по улицам — он был классическим одесским босяком.

Отчим пришел в ужас, когда обнаружил, что его пасынок не знает, что такое умножение. Мальчику наняли учительницу, чтобы подготовить к школе. Вердикт был унизителен: Сережа не способен учиться, максимум, на что он может рассчитывать, — фабрично-заводское училище: там все-таки учат работать руками, а не головой.

Отчим решил попробовать еще раз и сменил преподавательницу — меньше чем через год Сергей поступил в шестой класс (вместе со своими ровесниками) и стал лучшим учеником школы.

Но за год до окончания опять был исключен: мастер производственного обучения оскорбил одноклассниц — и Сережа ударил его тем, что попалось под руку. К сожалению, попался напильник. Мастер успел отшатнуться и, похоже, это спасло его от смерти, а девичьего заступника — от тюрьмы. Но со школой было покончено.

Просить и унижаться он не захотел — предпочел выкрасть документы и подать их в университет, на физический факультет (конкурс в тот год был 15 человек на место, пятерки ничего не гарантировали — помочь могло только соцпроисхождение, а с ним было неладно: и отчим, и мать — из служащих). Друзья заключали пари на исход экзаменов. Сергей поступил: помогло то, что два преподавателя (физик и обществовед) снабдили пятерки еще и особым мнением (примерно на страницу каждое) о знаниях абитуриента.

Дорога в будущее была прямой — но студент-физик увлекся философией, написал работу по диалектическому материализму. Об этом стало известно — и в 21 год третьекурсник физического факультета был назначен доцентом кафедры философии. Занятия отошли на второй план — Сергей погрузился в чтение лекций. Преподавание шло легко (по воспоминаниям, он был превосходным лектором) — гораздо трудней было вести себя соответственно: вежливо, корректно и отстраненно. Впрочем, скоро он нашел способ сбрасывать напряжение — вечерами они с друзьями выходили на Молдаванку и задирали проходящие парочки (ничего серьезного — так, чтобы душу отвести). Продолжалось это до тех пор, пока он случайно не напал на свою студентку — и с босячеством было покончено.

Тем временем в его лекциях были обнаружены отступления от догм марксизма-ленинизма. Ему еще повезло (как ни странно, ему вообще везло) — дело ограничилось только запретом на преподавание. И потом: у него оставалась физика!

После окончания университета он переехал в Ленинград, устроился на завод «Пирометр». Шел 1936 год, когда его арестовали. Готовился громкий процесс: три друга, дети видных и разных родителей (большевика, правого эсэра и меньшевика), объединились для того, чтобы уничтожить власть, которая дала им путевку в жизнь. Один из арестованных признал все обвинения — и вскоре сошел с ума и умер в пересыльной тюрьме. Судьба второго неизвестна. Третий — Снегов — остался отказником. И, возможно, спас и себя, и остальных, потому что открытого процесса не получилось.

Приговор Высшей Военной Коллегии Верховного Суда СССР (прокурор — Вышинский, судья — Никитченко, будущий главный советский судья на Нюрнбергском процессе), вынесенный в 1937 году, гласил: десять лет лагерей. Снегов отправился торной для того времени дорогой: Бутырка, Лефортово, Соловки, Норильск…