Максим Далин - Дочки-матери

Я говорю:

— Нехорошо быть таким злым.

— А нефиг, — отвечает. Саркастически ухмыляется и поднимает указательный палец. — Ну ладно. Нормалек, что хорошо кончается. Пошли в штаб, что ли.

И я пошла. Мне было интересно до невозможности, куда это меня занесла судьбина, поэтому я шла и глазела по сторонам. А здешний космодром, наблюдаемый с земли, был потрясающе экстравагантным местом.

Ну что я видела до сих пор? Тоскливое убожество. Списанная рухлядь, вылизанная до солнечного блеска. Покрытие, отдраенное шампунем. Дурацкий неоновый транспарант над диспетчерской «Аллариа приветствует гостей!» Чахленький цветничок под тусклым куполом возле здания Санитарно-Карантинной Службы.

То ли дело — здешняя величественная панорама! Я сразу догадалась, что тут проживают широкие натуры.

Чистоту покрытия тут поддерживали посредством реактивных струй, вырывающихся из двигателей при взлете и посадке. Некоторое количество мусора таким образом разлетается в разные стороны, а то, что не успевает улететь — сгорает, плавится и навсегда прилипает к покрытию, переставая путаться под ногами и мешать. Поэтому мы шли по разноцветным пятнам, и в одном из этих пятен я узнала расплющенную латунную консервную банку.

Тот мусор, который еще не успел подвергнуться очищающему воздействию, валялся в первозданном виде. Я пожалела, что я не ксенолог. Потрясающе интересный был хлам, хоть диссертацию по нему пиши — но я не понимала назначения и половины выброшенных предметов. Бедная серая мышь из заштатной дыры на краю Галактики.

А звездолеты! Это совершенство линий! Эта безупречность мощной техники, повидавшей на своем веку множество боев и катастроф и вышедшей в полной боевой! Эти заплаты на броне! Эти намалеванные на обшивке драконы, хищные птицы и женщины, скудно одетые, но тяжело вооруженные, с такими телами, что Служба Контроля плакала бы горючими слезами!

Я поняла, что этот мир мне нравится. В его жителях было нечто очень славное.

Через четверть часа блуждания среди сказочных крыльев мы вышли к их штабу. Я, грешная, ожидала увидеть офис космодромного начальства. Судя по внешнему виду этого местечка и количеству пристроек, это и был гибрид офиса с диспетчерской и станцией слежения. Но уж казенной скуки тут и в помине не было.

Вход в этот псевдоофис украшали неоновые и лазерные изображения все в том же порядке: драконы, женщины, оружие и крылья. И выглядело все в целом, как парадный подъезд провинциального театра.

— Что это? — говорю.

Козерог открывает дверь плечом, из-за двери валит дым, будто там пожар, и доносится такая музыка, будто там кого-то под музыку пытают. И коротко отвечает:

— Кабак.

И словечко это мой дешифратор тоже не взял. Но о смысле я опять догадалась.

Там, внутри, все было в дыму, а сквозь дым светили цветные прожектора. Дым пахнул чем-то странным, от него хотелось чихать и хихикать, и я сначала не поняла, откуда он тут взялся, а потом увидела, что его выдыхают местные жители. Было полутемно, я брела за Козерогом — и впотьмах наступила на руку аборигену, который почему-то спал на полу. Он проснулся и обозвал меня ужасными словами, мне стало стыдно, но Козерог сказал, что он сам виноват, и пошел дальше, потащив меня за собой. Мы вышли на пятачок сравнительно светлого пространства. С одной стороны там была барная стойка, уставленная цветными бутылками, с автосинтезатором, а с другой — маленькая эстрада. На эстраде молодая женщина, одетая в блестящую бахрому — красивая, холеная, с отличной большой грудью, и то ли пела и танцевала, то ли постанывала и гладила себе грудь и бедра. Я несколько секунд наблюдала это действо, и мне было никак не отвязаться от мысли, что она хвастается.

Козерог посмотрел на нее, на меня, ухмыльнулся — и сел возле стойки на табурет. А я заметила, что за танцами наблюдают еще несколько людей: мужчины и женщины, сидящие в обнимку. Причем среди мужчин попадались такие громобои, что Козерог перестал выглядеть монстром на их фоне. Все женщины были одеты очень скудно, и я поняла, что это — местная мода, и мне стало неловко, что на мне — тяжелый скафандр с керамитовыми плашками, но с другой стороны, я поняла, что мне бы так раздеться не пошло: и грудь у меня маленькая, и рожа обветренная, и волосы стриженые. И я прониклась гуманизмом Службы Контроля, которая не пускает алларианок на Мортис, и они не могут себя сравнивать с женщинами, у которых личная генокарта в порядке.

А пока я предавалась этим грустным мыслям, к эстраде подошел Рыжий, которого я сразу узнала, потому что даже в полумраке было видно, что волосы у него цвета медной проволоки. Он тогда мне показался как-то варварски красивым, и я вспомнила уроки истории Мортиса. Этерли бин Дерша вспомнила, который во время Освободительных Войн вторгся в Северо-Восточный Предел во главе конного отряда из двухсот своих любимых жен, вооруженных по тогдашнему последнему слову. Рыжий был на него похож в моем представлении. Тем более что его с двух сторон обнимали две женщины, одежды на которых, можно сказать, не было совсем, а это я сочла здешним супершиком.

И Козерог отставил стакан, из которого пил, и сказал вредным и радостным тоном:

— Привет, Рыжий, чтоб ты опух! Вались сюда, есть разговорчик.

Рыжий томно на него посмотрел и подошел, не выпуская женщин из-под мышек. И лениво спросил:

— Ну, чего тебе?

Козерог говорит:

— Ты, рыжая твоя морда, какого ляда поставил лоханку на мое место?

Рыжий зевнул и говорит:

— Твое место, Козерог — гамадрилья задница. Че ты разоряешься, как в нюх ударенный?

Козерог опасно улыбнулся и говорит:

— Да я — че, я — ниче. Мой номер — шестнадцатый. Я так, интересуюсь, потому как твой драндулет поцеловал в левый борт на посадке. И чего-то там, вроде бы, трещало. Но мне, конечно, фиолетово.

И Рыжий на глазах превратился из сонного кротика в гремучую змею. Женщины в ужасе полетели во все стороны, а мужчины придвинулись поближе и принялись с любопытством наблюдать, а сам он положил руки на пояс, где слева висел пистолет в тисненой кобуре, а справа — нож, и прошипел нечеловеческим голосом:

— Козерог, ну ты, инфузория зеленая, меня удивил до невозможности! Я че-то не понял — если ты мои крылья зацепил своим обгаженным корытом, че ты тут передо мной выеживаешься, а не лижешь пол, стоя на карачках? Ты ж, урод, горелым электродом деланный, еще можешь выжить, если сумеешь меня умолить взять у тебя денег на ремонт. И за моральный, типа, ущерб. И принародно признаешь себя полным дерьмом.

Козерог всю эту неприличную тираду выслушал с большим интересом и пониманием, а окружающие вообще чуть ли не аплодировали. А выслушав, дружелюбно ответил:

— Ты, хрен самоходный, только потому еще жив, что я жалею больных на голову. И, как у меня хорошее настроение и пятнадцать личных процентов в общаке, я тебе прощаю, что ты свою консервную банку суешь, куда ни попадя. У тебя блок двадцать один всегда был, у меня — блок тридцать, но ты ж, микроцефал, считать умеешь только до трех, так что и взять с тебя нечего. Я без претензий.