Евгений Эс - Атомный барон

Волосы Виктор больше не стриг, но выходя на улицу, благоразумно прятал их под огромным бархатным беретом. Теперь его фигура часто появлялась на улицах Маркатана с глубоко надвинутым фиолетовым беретом, все в тех же позолоченных гогглах на глазах, с гитарой и мечом за спиной расположенными крест-накрест. Стража если ему и встречалась, то никогда не проверяла личность хорошо одетого господина и Сомов начинал потихоньку наглеть.

Выбраться из дома Виктора заставил Авик Лакис. Случилось это ранней весной, когда снег еще не полностью сошел и прятался в тени от солнца, но улицы уже были полностью расчищены и по ним весело бежали ручьи. Авик открыл Сомову другой совершенно незнакомый ранее Маркатан. У лекаря оказалось огромное количество знакомых, среди которых были художники, скульпторы, артисты театров, известные и малоизвестные танцоры, певцы и музыканты.

Театральные актеры в быту открытые и веселые ребята в профессиональном плане ничего путного не представляли. До системы Станиславского здесь было далеко, как до луны, и непросвещенные артисты на сцене не столько играли роли, сколько кривлялись и изгалялись кто во что горазд. Они безбожно переигрывали, реплики произносили ненатуральными визгливыми голосами и выражали эмоции ужимками, гримасами, судорогами и что самое ужасное подпрыгиванием. Причем чем ярче требовалось изобразить эмоцию, тем сильнее подпрыгивал на сцене актер. Самые «талантливые» разве что из штанов не выпрыгивали. Но хуже всего был резонер, который сам активного участия в представлении не принимал, но постоянно давал моральные оценки всему происходящему на сцене и высказывал нравоучения, как будто без него зритель сам бы не разобрался что к чему. Жалкое и убогое зрелище. В театре Сомов с трудом удерживался, чтобы не встать и не крикнуть во время представления: — «Не верю!»

Хватало в Маркатане и разношерстых музыкантов, от самоучек, кое-как извлекающих звуки из инструментов до настоящих профессионалов. Среди местных композиторов уже появились выдающиеся личности, которые сочиняли на уровне если и не выше Вольфганга Амадея Моцарта, то уж точно никак не ниже Сальери. Именно их мелодии, очень похожие на земную классику весьма недурно исполнялись большими симфоническими оркестрами и только их музыка стоила того чтобы сходить в театр. Как правило, эти же популярные мелодии переигрывали музыканты-одиночки в тавернах, трактирах, на улицах и базарах, перевирая их в меру своих способностей и возможностей некачественных расстроенных инструментов. Или же уличные музыканты исполняли немудренные баллады собственного сочинения и соответствующего качества. Но попадались среди одиночек и уникумы. Однажды Виктора потряс старый скрипач, настоящий виртуоз своего дела у которого скрипка буквально рыдала в руках. Старик, как и все крайне талантливые люди был со странностями и чрезвычайно высокомерен. Звали его Обост и в компании друзей Лакиса он по праву считался непревзойденным мастером смычка. На Виктора он произвел своей игрой настолько сильное впечатление, что Сомов даже не рискнул с ним соперничать и отказался прикасаться к гитаре к великому огорчению своего приятеля лекаря. Однако, вернувшись домой и, находясь все еще под эффектом от игры старого музыканта, Виктор взялся за перо и одним духом перевел песню «Скрипач», которую когда-то исполнял в другой жизни, будучи еще пацаном, учеником десятого класса, перед девчонками во дворе на скамье под каштанами. Перевод вышел отличным, и оставалось только дождаться новой встречи с маэстро.

Случай представился довольно скоро. Намечалась гулянка у художников, которые пропивали и прокуривали гонорар за очередную картину для храма. Неважно, что картину еще только предстояло нарисовать, художникам нужно было срочно избавиться от излишков денег, чтобы презренный металл не мешал им работать. Среди множества гостей, заглянувших на веселье оказались Лакис с Сомовым и маэстро Обост. Вино уже лилось рекой, а дым стоял столбом, когда изрядно захмелевшие и одурманенные гости обратились с просьбами к Обосту насладить их слух звуками скрипки. Тот не заставил себя долго упрашивать, и Виктор еще раз поразился, насколько великолепно владеет инструментом старый скрипач, даже несмотря на изрядное количество выкуренного и выпитого. Ему даже стало несколько неловко за то, что должно было произойти дальше. Когда скрипка смолкла и Обост со снисходительной улыбкой принимал благодарности от слушателей, Сомов поднялся, взял гитару и подошел к маэстро. Авик увидев это, аж заерзал на месте от нетерпения.

— Я хотел бы присоединиться к словам благодарности в ваш адрес, господин Обост, — почтительно начал Сомов, на которого скрипач среди общего шума не сразу обратил внимание, — Ваша музыка настолько великолепна, что вдохновила меня написать песню в вашу честь. Если позволите, то я исполню ее прямо сейчас.

Обост, наконец, заметил Виктора, с благосклонной улыбкой дозволил исполнить посвященную ему оду и даже приосанился.

Гости еще шумели и смеялись, когда зазвучали первые аккорды гитары. А когда раздался пробирающий до мурашек хриплый голос Сомова, моментально притихли и удивленно раскрыли глаза и уши. Виктор начал петь почти без проигрыша:

В каждом сердце есть больная рана,

В каждом сердце не стихает плачь.

Вышел на арену ресторана

Наглухо обкуренный скрипач…

Краем глаза Сомов наблюдал, как с лица Обоста медленно сползает улыбка, и легкое недоумение переходит в полнейшее изумление и смущение. Как братья художники замирают в самых неудобных позах, повернув головы в его сторону. Как проливается вино из переполненной чащи, как недолго дымят трубки, оставленные на столе, и незаметно гаснут без присмотра. Как кто-то застыл с надкушенным яблоком перед открытым ртом или замер с ножом, занесенным чтобы нарезать мясо, а кто-то наоборот выронил из рук столовый прибор, не замечая этого. И как горят глаза Авика полные восхищения. Слушатели попали в плен странного хриплого голоса и необычной музыки Виктора. Оставалось допеть последний куплет:

Скрипка, что оборванные нити,

Обмотала с головы до ног.

В зале кто-то крикнул: — Повторите!

Но скрипач играть уже не мог…

Виктор закончил петь и мягко накрыл ладонью резонаторное отверстие гитары, словно выключая звук. В полной тишине он с достоинством поклонился Обосту, который пребывал в полной растерянности и не смог отыскать подходящих ответных слов. Старик был повержен. Зато слова нашлись у веселого Авика.

— Повторите! — громко и торжествующе завопил он.

И тут же его просьбу со всех сторон эхом подхватили присутствующие.

Сомов поднял руки, призывая возбужденных художников к тишине.