Харитон Мамбурин - Воин в осаде

Но я его получил здесь, став сначала сквайром Алистером Эмберхартом, а затем и лордом.

Правильный аристократ — это лицо системы, названной его именем. За ним история, предки, родственники и друзья. Заводы, пароходы, владения, счета в банке, акции. Люди, которые его обслуживают и охраняют, которые ему служат. Он стоит в тени того, кому служит сам. Все это — куда большая ответственность, чем может вынести тот, кому дороже всего лишь его жизнь. Отвечая лишь за себя, ты не можешь быть лицом общности.

А я уже прожил немало, уж точно достаточно, чтобы понять некоторые механизмы, по которым существовало то, глобальное и гуманитарное общество той Земли и сословное, замедленное и враждебное по отношению к техническим инновациям этой. Некоторые… но этого вполне хватило, чтобы определить своё место в жизни и всём остальном. Я не плохой, не хороший, даже не убийца, вор, грабитель и подлец, хотя каждый из эпитетов мне замечательно подходит. Эгоист, нарцисс и эксплуататор? Тоже будет ничем иным, как правдой. Все зависит от точки зрения, а у меня она одна, причем, невзирая на массу сложностей и нюансов, простая как сапог.

Я — Эмберхарт. Человек, который может натравить двух сверхъестественных лисиц на совершенно ни в чем не виновных жителей хабитата Фукуоси, чтобы получить тактическое преимущество в краже поезда.

Кицуне также вряд ли заморачивались собственным самоопределением и переоценкой шкалы ценностей, поэтому они, подсыпав отраву в пищу расположенных на постое в хабитате солдат, еще его и подожгли. А может, сделали и еще что-то, нам, затаившимся настолько близко от патрулей, насколько это было безопасно, было не видно.

Вообще, большие пожары в хабитатах большая редкость, ведь это огромные деревни, нередко с кольцевой железной дорогой по всему внешнему радиусу. В них массы зеленых насаждений — фруктовые, ягодные, клубневые, даже просто цветы для красоты. Даже если один дом загорится, у пламени почти нет шансов перекинуться на что-то еще — вездесущие деревья гасят ветер, зелень надежно укрывает любое отдельно стоящее строение. Только вот, по японской традиции, большая часть домов из дерева и бумаги, что очень перспективно, когда планируется умышленный массовый поджог.

— Если будут жертвы, я их убью, — равнодушно и вслух пообещал я сам себе, смотря на зарево в ночи и слыша отголоски встревоженных криков.

— Ты их сам направил, — холодно и жестко отрезала Праудмур. Регина, собравшаяся как перед боем, была напряжена, зла и сосредоточена. Я вспомнил, как она возглавила прорыв при «токийском истреблении монстров» и понял, что лучше бы её здоровенный автомат сегодня не стрелял вообще.

— Об этом — после, — заключил я, передавая выданный мне старым кицуне брусок вещества Момо, — Помнишь, что делать?

Девушка молча кивнула, тут же растворяясь в темноте буквально на моих глазах. Пора двигаться и нам. Осень, середина октября, рассвет в начале восьмого, но я в это время уже хочу быть дома.

— Вперед!

Двинулись короткими перебежками. Рывок нам предстоял всего на какие-то три минут до головы поезда. Разведчиками работали Эдна и Камилла, одетые в черные обтягивающие комбинезоны девушки видели в темноте куда лучше, чем мы, поэтому могли вести наш отряд к голове поезда, блокирующего путь в долину так, чтобы немногочисленные патрули ничего не заметили. Те же, состоящие из вчерашних селян и горожан, были куда сильнее поглощены зрелищем пожаров в хабитате. Некоторые из условно-враждебных нам бойцов даже пререкались, желая покинуть пост и помочь с тушением.

Регина, пригнувшись, мчалась за нами по пятам, выполняя роль маленького зубастого арьергарда. Я и Евгений прикрывали Федора с двух сторон, хоть дядька княжича и был сам по себе неплохо защищен каким-то хитрым тулупом, но возражения шепотом от него не принимались ни в какую. Другого машиниста мы здесь точно не отыщем. Все закрыли свои лица тряпичными масками, один я бежал в зеркальной маске Посланника. Не то, чтобы хотелось выделиться, но в неё поместились дыхательные фильтры… а они могли очень сильно пригодиться!

А машиниста номер два мы увидели чуть ли не первым.

Хорошая новость заключалась в том, что сам машинист со снятыми штанами, держась за живот и утробно подвывая, лежал прямо возле паровоза. Вокруг него занимались тем же самым около восьми солдат, правда, половина из них щеголяла одетыми и сильно грязными штанами. Плохая же новость была в том, что прямо возле страдающего стада подло отравленных человеков стояли трое совершенно здоровых и оживленно жестикулирующих молодых японцев, у которых из вооружения были лишь пистолеты и мечи на поясе.

Здесь и сейчас нужно было срочно замирать в ожидании, я уже уловил крадущихся к раздосадовано шумящим благородным своих близняшек, но кое у кого было совершенно иная точка зрения на развитие событий. Мимо меня с шелестом пронеслась огромная туша русского, который, рванув вперед, распластался в затяжном прыжке с распростертыми в разные стороны руками. Троицу, стоящую неразумно близко друг к другу, снесло с места с такой силой, что все четверо едва не впечатались в бок пыхтящего паровоза.

Маневр был хорош, если бы это были простые смертные, а не встревоженные японские аристократы, которых с детства тренировали в боевых искусствах. Я не успел даже сделать шага на помощь Евгению, как ему в бок уже из лежачего положения прилетело светящимся синим светом кулаком, от чего русский сдавленно крякнул, явно ощутив боль. От второго удара он ушёл, просто подбросив свое тело на руках вверх, но второй из офицеров даймё, уже поднявшийся на колено, приложил в подъёме Евгения ногой так, что все его сто килограммов отлетели в сторону на пару-тройку метров.

Правда, тут уже подоспели мы. Я с разбегу впечатал пятку ботинка в висок удачливого пинателя русских княжичей, заставляя того все же красочно поцеловаться с боком работающего паровоза, а затем, тут же, в слегка неблагородной раскоряке, угостил с размаху простецким ударом в ухо того из аристократов, кто еще ничем не успел отличиться. Парень хрипнул, отлетая в траву, а я отстраненно подумал, что со всеми этими перипетиями даже сам уже не знаю, на что способен.

В следующий момент косая и тонкая голубая дуга, родившаяся из быстро извлеченного под свет луны меча, перечеркнула мне грудь. Хлопок, рассечена перевязь меча, легкий скрежет полотна «паутинки». Одежная броня выдержала легко. Слабовато. Следующая «дуга» уже летит мне в лицо, но успеваю пригнуться, аккуратно ловя левой рукой острие падающего со спины моего меча за ножны. Японец, молодой, высокий, но с какой-то несуразно длинной челкой, падающей на лицо, уже машет третий раз, но я разбиваю его удар, взмахивая перед собой удерживаемым за укрытое в ножнах острие мечом.