Анджей Савицкий - Апозиопезис

Экипаж остановился на небольшой площади перед «Швейцарской Долиной» — прелестным парком, располагавшимся при Уяздовских Аллеях. Кроме парка здесь же располагался просторный дворец с огромным, импозантным концертным залом, снятым на сегодня Музыкальным Обществом. Перед зданием клубилась толпа зевак; здесь же останавливались экипажи, из которых высаживались дамы в кринолинах и господа во фраках и цилиндрах. Хватало здесь и следящих за порядком полицейских и жандармов, правда, одетых в парадные мундиры. Помимо элегантных гостей, прибывающих в ландо и каретах, пешком пришло довольно много музыкантов победнее и студентов, которые, словно по приказу, расступились перед марширующей Генриеттой. Та отдала пригласительный билет стоящему у входа камердинеру. Мужчина вежливо поклонился и растворил перед девушкой дверь.

Юнкер-девица прошла через фойе с гардеробом и очутилась в просторном, очень высоком зале, потолок которого был украшен кассетонами [78]и картинами с амурами. Сверху свисали две громадные люстры, блистающие тысячами свечей. Праздничную иллюминацию дополняли выставленные на столах многочисленные камфиновые лампы [79]. По залу прохаживались гости, с любопытством поглядывающие на прибывающих. С появлением Генриетты разговоры утихли, все лица повернулись в ее сторону. Да, она произвела настолько шокирующее впечатление, что даже усмехнулась про себя.

И ничего удивительного; сегодня на Генриетте не было ни платья, ни шляпы. Собравшиеся увидали высокую женщину в синем парадном мундире, с офицерской рапирой у пояса. Плечи Генриетты были украшены серебряными майорскими эполетами, с левого плеча свисал толстый аксельбант офицера-пехотинца [80]. Опухоль на шее скрывала черная бархотка со свисающим под подбородком Железным Крестом, полученным за битву под Садовой. На сердце девушка носила еще один черный крест, но уже на белой ленте, украшенный золотой литерой «L» — то был орден Луизы, высокое отличие для заслуженных перед родиной прусских дам. Все это дополнялось характерным черным шлемом с шишаком-пикой — прусским пикельхаубе [81]. Генриетта сняла его и поправила ладонью «армированный» железными гвоздями кок.

Концертный зал в «Швейцарской Долине», фотография 1870 г.

— Дитя мое, как я рада тебя видеть! — загремел у нее за спиной дамский бас.

Генриетта обернулась и попала в море оборочек и бантов, украшавших импозантное платье пани Чверчакевичевой. Пухлая дама захватила изумленную пруссачку в объятия и любовно прижала к своему обильному бюсту. Затем представила своего супруга: худого, несколько обескураженного всей этой суетой и шумом типа, который занимал какую-то высокую должность в паспортном управлении.

Пани Чверчакевичевой было наплевать на взгляды любопытствующих, наоборот, судя по всему, она развлекалась на всю катушку. Толстуха взяла Генриетту под ручку и повела ее в обход вокруг зала. Правда, слишком долго поболтать они нее успели, не узнали никакую знаменитость, потому что на средину выступил президент города, генерал Витковский [82], в сопровождении князя Хотека. Их окружало несколько жандармских офицеров и полицейские в гражданской одежде. Генриетта даже зашипела, увидав чешского князя, исполняющего функции австрийского посла. Мужчина среднего возраста был практически лыс, зато у него были импозантные, седые бакенбарды. Хуже всего было то, что он одел черный фрак и украсил грудь имперским орденом.

— Ты чего шипишь, девица? — спросила Чверчакевичева. — Что, не любишь австрияков, а? На войне с ними билась? И многих порубила? Можешь не отвечать, наверняка много, судя по наградам. Я сама хотела стрелять в москалей во время восстания, но мой уважаемый супруг не соблаговолил согласиться. И вот тебе на, из-за всего этого мужичья, мы, варшавяки [83], теперь должны кланяться каким-то отвратным австриякам и русским!

Она кивнула в паре мужчин чиновного вида, после чего повела Генриетту к столу и усалила рядом с собой. Начались речи, которые объявлял Аполлинарий Контский, директор Музыкального Института и распорядитель сегодняшнего вечера. Затем, уже по-русски, ораторствовал генерал-президент, после него, теперь уже по-немецки, князь Хотек. Его выступление мало кто понял, а жаль, поскольку посол оказался оратором веселым, как и соответствовало характеру чеха, который глядит на самого себя да и на весь свет чуточку со стороны.

Генриетта сидела как на иголках, разглядываясь во все стороны. Речи закончились, гостям подали закуски в виде холодного копченого мяса, сыра и крутых яиц, а к ним подали вино. Пока официанты разносили блюда, на импровизированной сцене разместили фортепиано и стулья. Оказалось, что четырем ученикам Института была оказана честь украсить вечер концертом. Не ожидая особого приглашения, молодые люди вышли на сцену, поклонились и начали исполнять квартет Моцарта для фортепиано, виолончели и двух скрипок.

Стоящие за спинами официальных лиц жандармы начали нервничать. Генриетта высмотрела и переодетых в гражданское платье полицейских, инстинктивно потянувшихся к спрятанному в складках костюмов оружию. Все разглядывались по сторонам, ожидая признаков появления демона. Тем временем, молодые музыканты энергично играли танцевальную мелодию, под которую улыбающийся князь Хотек начал выбивать ритм ладонью о стол. Произведение близилось к коде все быстрее и быстрее, очень скоро прозвучит апогей и финал.

«Лишь бы только не кровавый», — мелькнуло в мыслях Генриетты.

Она до сих пор не могла высмотреть женщину, похожую на нее саму, среди более двух сотен гостей просто невозможно было выследить графиню Калергис — великую любовь Игнация. Быть может, женщина и не приехала, так что демону не за кем было приходить? Или же Игнаций уже познал успокоение и покинул мечты о мести своему убийце? И он отправился в рай музыкантов или куда там уходят композиторы и исполнители после своей кончины…

— А вы знаете госпожу Калергис? — шепотом спросила Генриетта у Чверчакевичевой.

— Естественно. А кто же ее не знает? — пожала дама плечами. — Вон она сидит!

И она указала на соседний, длинный стол, буквально в паре шагов от них. Среди всех там сидящих находилась дама в инвалидной коляске. Худая, сильно измученная долгой болезнью, с сильно поседевшими волосами и в черном платье. Не удивительно, что Геня и не обратила на нее внимания. Мария Калергис выглядела старой, незаметной мышкой. Только лишь хорошенько приглядевшись, пруссачка заметила в ее лице отзвуки давней красоты. Аристократическая поза, высокий лоб и идеально симметричная форма лица свидетельствовали об истинно благородном происхождении. И действительно, нос и овал лица были знакомы Генриетте по собственному отражению в зеркале, равно как черные, блестящие глаза. Они были похожи одна на другую, как мать и дочка.