Анджей Савицкий - Апозиопезис

Размышлений о будущем и смысле существования он не прерывал и тогда, когда проводил Данила к двери. Инженер надвинул на голову высокий цилиндр, отдал джинну размашистый салют, после чего отправился в сторону располагавшегося на углу с улицей Твардой «циркуля», то есть здания комиссариата полиции. При этом он размахивал джентльменской тросточкой и нервно стучал ею по тротуару. В полицейском участке он подозрительно огляделся и, игнорируя стойку, за которой сидел дежурный офицер, сразу же направился к будочке касс. Как обычно, никакой очереди там не было, никто особо не спешил выплачивать штрафы и вносить казенные оплаты. Посетителей обслуживал прикрепленный навечно к столу бухгалтерский автомат; на его жестяном черепе был выбит царский орел. Данил, улыбаясь, отдал ему поклон. С автоматом он уже имел дело, несколько раз уплачивая штраф за конские яблоки, не убранные из-под дома, то есть, за небрежное выполнение обязанностей со стороны Алоизия. Инженеру казалось, что он знает, как действовать с чиновником.

Устройство глянуло на него красными горящими глазами и застучало по столешнице длинными металлическими пальцами.

— Какое гадкое осеннее утро, пан офицер, — завел речь Данил. — Мокро, холодно, человек и оглянуться не успеет, как в системах что-то начинает скрежетать и цепляться, шестеренки клинят, с тяг сыплется ржавчина. Ужасно, говорю вам, паскудно! Вам еще повезло, что не нужно отсюда выходить. В участке тепло и сухо, работать одно удовольствие. Ну а уж угольку в печку или там масла машинного для вас, видно, не жалеют.

Понятное дело, что выражение жестяного лицо автомата нисколечки не изменилось. Зато на лбу стрельнули искорки разрядов, в глазах что-то злобно блеснуло.

— Да где там, дорогой мой пан! — Автомат неожиданно отозвался металлически бубнящим, но приятным для уха голосом. — Масло подливают лишь тогда, когда меня совсем заклинит, а все мои просьбы и служебные записки относительно регулярного обслуживания и осмотров остаются втуне. Механика я с Пасхи не видел! На уголек тоже скупятся. Подозреваю, что завхоз сплавляет на сторону и денежки на этом имеет. Уже восемь писем по этому поводу отправил — и ничего. Говорю вам, это одна шайка-лейка. И такое вот где творится? Не поверите — в полиции!

Данил качал головой с серьезной миной, хотя про себя просто хохотал. Совместный обмен жалобами творил чудеса! С любым поляком легче всего установить контакт, когда на чего-нибудь пожалуешься. Земляки страстно любили поныть, причем, на все, что угодно: на погоду, на власти, на пьяных извозчиков, на ленивых слуг, на бедность, снова на власти, на уличную грязь и вновь на власти. На эти последние чаще всего жаловались сами чиновники.

Вот так, до самого конца, автомат, понятное дело, автоматом и не был. Данил читал последние публикации британских ученых, посвященные исследованиям искусственного разума, но они со времен Чарльза Бэббиджа [13]и его разностной машины продвинулись вперед незначительно. Механические умы в каком-то диапазоне были способны считать, но вот умение ассоциировать факты шло с большим скрипом.

А что уже говорить о достижении сознания! Автомат, перед которым сейчас стоял Довнар, не был машиной в полном смысле этого слова, им наверняка управлял человеческий мозг, внедренный в механическое устройство и объединенный с ним с помощью биомеханики. Вполне возможно, что при жизни разум нынешнего автомата принадлежал какому-то смертельно больному бедняге, который, чтобы выжить, должен был, как и Данил, сделаться мехаборгом, но, скорее всего, мозгом владел чиновник, совершивший серьезное финансовое преступление и наказанный переделкой в кассовый аппарат. Весьма часто осужденным давали возможность выбора: каторжные работы в Сибири и пожизненное пребывание в тайге за Полярным Кругом или же переделка в машину с пользой для общества. Весьма удивительно, но большинство преступников выбирало второй вариант. Данил готов был дать вытащить себе заклепки из головы за то, что полицейский кассовый аппарат раньше был продажным фараоном.

— Вон тут у меня скребет и вон тут, — автомат указал на локоть и область ключицы. — Машинного масла допроситься нельзя. Похоже, придется отправляться на прокатный стан и ложиться под пресс. Пущай меня на жесть передавят, на что мне такая жизнь…

— А не желает пан попробовать моего маслица, с удовольствием пана угощу. — Улыбаясь, Данил вытащил из внутреннего кармана сюртука металлическую фляжку. — Минеральное масло с химико-технического предприятия братьев Шпессов. Самое то для тонких и чувствительных механизмов.

— О, с вашего разрешения… — багровый свет в глазах автомата вдруг сделался дружеским и теплым, давая понять, что чиновник улыбается.

Но подарок он принял лишь после того, как тщательно огляделся по сторонам. Правда, сейчас за ними наблюдал только магнитный бесенок, крутящий вентилятор, то есть, тип с ничтожно малой интеллигентностью. Кассовый автомат тут же капнул немного масла на скрежещущие и дребезжащие суставы и небывало искусным движением спрятал масленку в ящик стола. На груди машины Данил заметил небольшой щиток. Рисунок на нем изображал человека, распятого на шестерне. Мехаборгическая версия Христа символизировала о принадлежности к Железной Церкви. Новая религия находила все больше приверженцев среди автоматов, так что инженер и не проявил удивления. Зато его заинтересовал странный знак, выгравированный над религиозным значком. Бесформенный пятиугольник — что он мог означать или символизировать?

— Чиновник под номером семнадцать, — представился автомат. — Чем могу быть полезен, дорогой пан инженер?

— Мне нужны кое-какие сведения по делу убийства австрийского посла, — прямо заявил Данил и сделал на груди знак шестеренки.

Автомат повторил этот жест, глаза разгорелись религиозным пылом. Больше вопросов можно было и не задавать; он предположил, что Данил его брат по железной вере.

— Паршивое дело, — заговорщическим шепотом прокомментировал он убийство. — Готовится международный скандал. Петербург гудит, словно улей; у царя, вроде бы, от злости приступ икоты случился. Все ожидают дипломатическую ноту от Франца-Иосифа и того, что из нее будет следовать. С самого утра телеграф просто жужжит. Наместник Берг [14]приказал поставить в состояние боевой готовности все размещенные в Варшаве соединения; казаки скачут по городу ну совершенно как во времена восстания восемь лет назад. Знакомый автомат из Цитадели [15], чиновник под номером Двадцать три, сообщает, что гарнизон крепости усилен, пушки нацелены на город. Жандармерия заблокировала выезды из города и вокзалы и задерживает всякого, кто пытается выехать. Оберполицмейстер взбешен словно тысяча чертей; наверняка покатятся головы, если виновные не будут незамедлительно найдены. Все постовые и городовые вызваны на службу, продолжаются аресты и обыски.