Алексей Герасимов - Констебль с третьего участка

До самого гошпиталя я добрался от участка пешком – благо они расположены не очень далеко друг от друга, и трястись в полицейском фургоне никакой нужды нет. Осведомившись у сидящей на приеме пожилой сестры-камилланки, где мне можно увидеть архиатера, и, следуя полученным от нее инструкциям, вскоре отыскал кабинет главы гошпиталя.

Как и следовало ожидать, оказался он лицом духовным – высокий сухопарый но статный мужчина с усталыми глазами и уже необязательной в наши времена тонзурой, облаченный в черную сутану с красным крестом на груди – традиционное одеяние монахов и священников ордена, — он представился отцом Эгидием. Представился без всякого небрежения, словно равный, хотя в Имперском Табеле о рангах звание его соответствует не менее чем пехотному майору, а узнав кто я, и зачем прибыл, осенил пастырским благословением и взялся лично проводить меня к посту.

— Не стану скрывать, констебль, — сказал он по дороге, — мне не по душе то обстоятельство, что в гошпитале находится закованный в кандалы человек. Да, он убийца и преступник, но и им наш орден не отказывает в помощи, как не должен отказывать и любой добрый христианин вообще-то. Возможно, что он опасен, хотя я и тешу себя надеждой привести эту заблудшую душу к покаянию, когда он пойдет на поправку. Но держать несчастного больного на цепи, словно дикого зверя… Это дикость и варварство какое-то.

— Этот несчастный больной едва не убил двух вооруженных инспекторов, офицера флота Его Величества, одного констебля и еще одного изрядно отдубасил, отче, — ответил я. — Боюсь, что другого выхода у полиции просто нет.

— Сейчас он не опаснее новорожденного котенка, — печально улыбнулся отец Эгидий. — Поэтому я попрошу вас, мистер Вильк, если во время дежурства вам покажется что-то подозрительным – не стоит пускать в ход свисток иначе, чем по первой, ну на крайний случай второй форме.

— Но отчего, — изумился я.

— Я не ученый, я только врач, — вздохнул священнослужитель. — Но опыт подсказывает мне, что близкое от людей с подобными травмами применение ваших волховских свистулек сказывается на больных самым печальным образом. Вплоть до летального исхода.

Разумеется я тут же пообещал архиатеру что воспользуюсь свистком только если выхода у меня не будет никакого. Пусть лжениппонец и заслужил петлю, но если он помрет до того, как ответит на вопросы инспектора Ланигана – тот меня со свету сживет. И будет при этом прав, пожалуй.

По пути к нам присоединилось несколько врачей и сестер милосердия – как я понял, любезность отца Эгидия имела и прагматическую сторону: вот-вот должен был начаться врачебный обход пациентов. Что ж, простому констеблю и не стоило рассчитывать на излишнее к своей персоне внимание.

Впрочем, указав мне на сидящего у входа в отдельную палату Хайтауэра, камиллианец вновь преподал мне свое пастырское благословение.

— Ну слава Господу и всем Его апостолам, — увидав меня Мозес поднялся со стула и от души, с хрустом потянулся. — Я чуть не помер со скуки за время смены.

— Что же так, — спросил я. — Неужто нечем было заняться?

— Не то слово, — подтвердил Хайтауэр. — Дежурный врач – надменная скотина, словом не перемолвится – не с монашками же мне было разговоры вести, им же окромя как о вере запрещено. [33] До Декрета "О монашестве" Второго Ватиканского Собора (1963–1965) монахиням запрещались разговоры вне основной их деятельности, а так же прикосновения. Из чтива тут тоже одни медицинские справочники с журналами, в которых я не смыслю ни бельмеса, да жития святых. А это чтение я еще с воскресной школы переношу слабо. Даже покурить нельзя – дым, мол, не положено. Хотел было забить тайком трубочку, покуда не видит никто – да какое там. Постоянно кто-то туда-сюда шлындает, а с поста не отойдешь. Даже оправиться приходится в палату ходить – ниппонцу ночная ваза покуда без надобности. Думал уже там и подымить малость – благо окно у него широкое, воздух хорошо проходит, если рамы открыть, не учуял бы никто, да только ну как оно и вправду ему от этого заплохело бы? Зато ты глянь, что мне тут презентовали!

Мозес ухмыльнулся и вытащил из внутреннего кармана деревянный пенал, внутри которого оказалась небольшая, источающая сильный кофейно-миндальный запах сигара.

Я вот курение не одобряю. Табак – удовольствие не дешевое (еще бы, из-за океана привозят), особенно табак хороший – а толку от него никакого нету. Сплошной перевод денег на дым, так все финансы в трубу выпустить недолго. К тому же видывал я тех, кто курит долго – кашляют по утрам, словно в угольных копях трудятся, да и одышка их быстро одолевает. Нет уж, не про нас такое удовольствие. Вон, если нравится Хайтауэру на такое деньгу тратить – пожалуйста, а меня увольте.

— Ладно, пошли клиента принимать, — усмехнулся Мозес, увидав, что я не тороплюсь выказать зависти или восхищения. — Мне еще в участок бежать, прежде чем с подушкой встретиться.

И, аккуратно убрав сигару обратно в пенал, добавил:

— После ужина выкурю эту штукенцию.

Дэнгё-дайси выглядел немногим лучше, чем при нашей последней встрече, шторы в его палате были задернуты (как объяснил мне вполголоса Хайтауэр, на любой резкий звук или запах и яркий свет у него пока сильное раздражение и боли, это от, если Мозес ничего в диагнозе не перепутал, черепной травмы головы, которую я устроил убийце), пациент, прикованный к тяжеленной кровати лежал не шевелясь и слабо дышал – спал наверное. Приняв смену и расписавшись в журнале сдачи-приема поста, я сел на стул у входа в палату, и уже начал прикидывать, что бы это мне выдумать, дабы убить время, когда из-за поворота вышли еще два человека. Один из них в такой же, как и у отца Эгидия, сутане, ничем не примечательный джентльмен средней комплекции, явно был вторым монахом-лекарем в гошпитале, а вот рядом с ним… Рядом с ним шел доктор Уоткинс.

Увидав меня он приветливо и, как мне показалось, удовлетворенно даже улыбнулся.

— О, какая удача. Здравствуйте, констебль Вильк.

— Доброго утра, сэр, — ответил я поднимаясь.

— Позвольте вам представить, дорогой Мартин…

— Уже давно брат Власий, Джон, — поправил мистера Уоткинса монах.

— Да, разумеется. Позвольте представить вам мистера Вилька, который и обеспечил вас столь тяжелым пациентом. Тот самый "Чудотворный констебль". Констебль – это мой старый друг и коллега, в миру носивший имя Мартина Макдугласа, а ныне принявшего имя брата Власия, лечащий врач нашего Дэнгё-дайси.

Интересно, а что доктору Уоткинсу тут надобно? Неужто и он служит в гошпитале? Но нет – у него же частная практика. Если слухи о его способностях детектива хоть вполовину правдивы, то он вышел на след Шарлоты Баксон, и тот привел его именно сюда. А означает это очередную порцию приключений. Кончилась твоя спокойная жизнь, Айвен.