Алексей Герасимов - Констебль с третьего участка

Закончив дело в палате фальшивого ниппонца и вернув сосуд на место, я сделал шаг, чтобы вернуться на место, когда, неожиданно, почувствовал сильнейшее головокружение, в глазах у меня потемнело, а к горлу подкатила тошнота. Я покачнулся, оперся рукой о стену, и тут на меня накатила ужасающая слабость. Дыхание мое сбилось, мысли, до того предельно ясные, спутались, и по всему телу выступил обильный пот. Мне подумалось, — вяло как-то, без малейших эмоций, — что надо крикнуть, позвать на помощь, но в горле тут же образовалась сухость подобная той, о какой я читал в книге, описывающей пустыню Сахара. Сиплый хрип вырвался из моей глотки, ноги, помимо воли, подкосились, и я упал на колени, стукнувшись еще при том о стену головой. Искры в глазах на миг прояснили мое сознание – я вытянул руку, пытаясь найти, за что ухватиться, нашарил одну из двух подушек на постели, потянул ее, и рухнул на пол, стащив ее за собой. Дэнгё-дайси издал приглушенный стон.

Где-то на границе моего меркнущего сознания билась мысль о том, что надо выползти в коридор, крикнуть, как-то еще позвать на помощь… Не знаю, где я нашел в себе силы, чтобы приподняться, выпрямиться – так при этом и не выпустив подушку из правой руки, — мне это не помогло все равно. Миг, и я упал спиной на стену палаты, тут же съехал по ней, оказавшись на корточках, и все. Больше у меня ни сил, ни желания двигаться не было. Лишь гулко ухала кровь в ушах, вызывая у жалких границ оставшегося разума некое подобие раздражения.

— Все. Потух, — раздался от двери тихий голос. Я едва различил его. — Долго ж тебя пробирала отрава, здоровяк… Жаль тебя, миленький, конечно – ты и правда напомнил мне Джоша. Извини, ничего личного.

Несколькими секундами позже, — а может и целую вечность спустя, — передо мной появилась неверная тень, остановившаяся у кровати. Темнота уже почти полностью застила мне глаза, и различал я лишь смутный размытый силуэт.

Дэнгё-дайси что-то прошептал на своем языке (а может и на нашем, от шума в ушах я почти не различал его слабого голоса).

— Все будет хорошо, — ответила тень. — Теперь все будет хорошо.

Затем неверный силуэт изогнулся, лжемонах издал какой-то стонущий звук, а тень, изрядно увеличившаяся, выпрямилась, а потом рухнула на койку, перегнувшись буквально пополам. Началась возня, Дэнгё-дайси приглушенно издавал невнятные звуки.

"Эва, да это ж его подушкой душат", понял я. И тут же родилась мысль: "Надо это прекратить".

Я попробовал пошевелиться, и ничего не вышло. Тогда я напряг все силы, всю свою волю вложил в одно единственное движение, возопил мысленно, "Святая Урсула, не оставь меня при исполнении! — и паралич отступил. На одно только мгновение, но отступил. Я резко выпрямился, оттолкнувшись ногами от пола, круговым движением руки обрушил по прежнему зажатую в руке подушку на то место, где должно было находиться голове "тени" и издал приглушенный полурык-полурев. Тень охнула и осела на пол, а следом, с высоты всего своего немалого роста, на нее рухнул и я – как был, стоймя, попутно перевернув мной же недавно заполненную ночную вазу. Затем меня вырвало, прямо на придавленную мной фигуру, и сознание мое погасло окончательно.

И последняя, в которой все тайное становится явным, а также рассказывается о том, что было после, и чем закончилось.

— Констебль… Констебль, — голос раздавался глухо, как через вату, а затем в нос мне шибанула едкая аммониачная вонь, заставившая меня завертеть головой. — Констебль, вы меня слышите? Жив, господа, опасность миновала.

Я открыл глаза, и тут же зажмурился – из окна неподалеку, прямо мне в лицо, падал яркий солнечный свет. Смутно помнились какие-то голоса, что кто-то меня теребил, куда-то таскал, кажется мне еще и желудок промывали, и на все это накладывался негромкий стук в бубен, однотонное невнятное завывание на непонятном языке, да запах дыма и степных трав.

— Где я? — помимо воли вырвался у меня вопрос.

— Все там же, мистер Вильк, в гошпитале Святой Маргариты, — донесся до меня знакомый голос. — Только уже в качестве пациента.

Я, наконец проморгался, и смог оглядеться. Чистое светлое помещение, с казенной окраски стенами – сразу видно, что не для жилья оно, — не слишком большое, но и не чрезмерно маленькое. В центре непонятный стол-кровать с прикрепленным над ним электросветильником (в настоящее время – погашенным), на котором я и лежу, шкафчики, столики, разная посуда, явно медицинского назначения, и повсюду множество врачебных инструментов самого пренеприятного вида.

Кроме меня в комнате присутствовали еще трое. Двое – в обычных таких врачебных фартуках, в каких доктора пациентов пользуют, а еще один… Я проморгался, и даже потер глаза, будучи убежден, что у меня начались галлюцинации. Между двумя медиками стоял доктор Уоткинс. С полосами белого и синего цвета на щеках, в вышитом бисером кожаном плаще-накидке поверх костюма, и роуче [42] индейский головной убор из перьев, может быть украшен также и рогами бизона. с рогами, на голове. В одной руке доктор держал бубен, а в другой – нечто вроде погремушки из тыквы. Вид у него был измученный.

— Вы в операционном блоке, голубчик, — просветил меня один из "нормальных" врачей. — Вас отравили, пришлось токсины из организма выводить. Как себя сейчас чувствуете, констебль? Слабость, тошнота, головокружение?

— Тошноты, пожалуй, что и нет, — ответил я, прислушавшись к ощущениям своего организма.

— Ну еще бы, там особо-то и нечем, — усмехнулся второй "нормальный" доктор, постарше и с бородкой. — Хотя кабы не коллега Уоткинс, могли бы так просто не отделаться.

Он повернулся к доктору-сыщику, и с чувством добавил:

— Я, должен признать, в восхищении! Соединить воедино методы фармакологии, шаманизма и ароматерапии – да это же прорыв!

— Ароматы – составная часть шаманизма, — устало ответил мистер Уоткинс.

— И все равно! Вам непременно надобно дать об этом статью в "Медицинском вестнике" и сделать доклады в соответствующих обществах. Пойдемте, коллеги, пусть санитары отнесут больного в его палату, а мы обсудим как это вот все в научном свете преподать.

Врачи удалились, а вместо них появилось двое дюжих, — кабы и не поздоровее меня, — санитаров с носилками.

— Перебирайся, — скомандовал один из них. — Осилишь?

— Да я и своими ногами осилю, — ответил я.

— Ногами отставить, больной, — рыкнул второй, и кивком головы указал на носилки. — Перелазь. Еще не хватало, чтоб ты на лестнице у нас упал. Сами уроним.

Надо сказать, что насчет "своими ногами" – это я изрядно погорячился. Непривычно было себя этаким слабым, словно мышонок, ощущать, неприятно, едва не болезненно даже. Даже когда болел после спасения молодого Крагга из Лиффи, и то так не было. Что ж это такое эскулапы со мной вытворяли, интересно?