Алексей Федорочев - Лось-2

Охрана, которая вроде бы должна была напрячься, наоборот еще шире расступилась, а в эмофоне воцарилось веселье.

— П-п-пойду… — судорожно кивнула Валя, напуганная его напором.

— Вот! Какого рожна еще?!

— Кольца… — зашмыгала носом все еще несогласная невеста.

— Мать вашу! — Макс растерянно заозирался вокруг, словно надеясь отыскать в слежавшемся снеге ювелирный отдел. Но зачем нужны друзья? Два переплавленных с чешуйками тварей голубых кольца появились на свет из моего кармана, — Вот! — счастливо заорал он снова, — Эксклюзив! Ни у кого таких нет, а у тебя есть!!!

— Цветы…

— Молодой человек! — раздался крик сверху. Задрав головы, мы увидели распахнутое окно с торчащей седой головой, — Молодой человек! Держите! — и в Макса полетела срезанная комнатная роза.

— Сударыня! — Поймав цветок, друг приложил руку к сердцу и раскланялся со старушкой.

С кольцами и розой он вдруг бухнулся перед Юлей на колено, прямо в раннеапрельскую грязь своими наутюженными стрелками брюк.

— Я люблю тебя. Я могу жить без тебя, но не хочу. Я хочу жить с тобой. Засыпать. Просыпаться. Разбрасывать носки и скандалить, кто не вымыл тарелку. А потом мириться и покупать тебе твои мерзкие ириски, которые ни один нормальный человек есть не станет. Рожать детей. Рожать их будешь ты, а я их буду делать. Просто жить. И может быть когда-нибудь потом умереть в один день, взявшись за руки, как пишется в твоих глупых романах. Вот он я. Весь перед тобой. У твоих ног. Соглашайся!

По-моему, уже весь двор готов был скандировать: "ДА!!!"

Но Макс был бы не Макс, если бы не закончил:

— Тем более, что общее животное у нас есть! А мы в ответе за тех, кого приручили!

— Макс, — Юля смеялась сквозь слезы, — Максим, нас не поженят! Заявление подают заранее…

— С великой княжной и капитаном-героем в свидетелях?! Не поженят?! Нас?!

— Поженят! — я достал из другого кармана выданную справку, — В доме офицеров, сегодня, через час.

Суровая медсестра, когда-то держащая в стальном кулаке весь младший персонал главной больницы Муромцево, шмыгнула носом и полноценно разревелась.

— Юлечка! — всполошился Кудымов, обнимая невесту, — Ну, Юлечка, ну, что ты… ну не надо… так ты будешь самой распухшей невестой! Что я потом буду говорить нашим детям, мучая их нашими фотографиями? Что маму в день свадьбы укусила пчела? Целый улей пчел?..

— Идиот! — маленький кулачок стукнул его по плечу.

— Идиот, это ведь "да"? — продолжал ворковать жених несвойственным ему сюсюкающим тоном.

Ожидание, наполнившее пространство, стало совсем нестерпимым.

— Да, идиот!

Это была самая странная свадьба на моей памяти. В доме офицеров невесту перепутали со свидетельницей, потому что Валя оказалась в светло-сером платье, гораздо больше подходящим для церемонии, чем Юлино желтое. Если учесть, что жениха тоже пытались перепутать, приняв за новобрачного такого красивого меня, — комментарии излишни. До кучи надо было видеть глаза регистраторши, когда Валя, оглянувшись по сторонам и закусив губу, вывела в бумагах рычащие вензеля, приложив поверх печатку. Вся последующая речь про счастье в семейной жизни и прочее бла-бла-бла читалась, по-моему, исключительно для княжны. Пять охранниц вежливо поаплодировали, когда заикание наконец-то прекратилось. Шампанское мы выпили только вчетвером, догнавшись из Кудымовской фляжки — уж ее-то наш умник не забыл в отличие от колец и цветов!

— Подарок… я несла его для Миши, но для него придумаю теперь что-то другое… — подошла с поздравлениями к новобрачным княжна, — Это дом в Москве. В тихом районе. Надеюсь, вам там понравится! — на ладонь к Юле легли документы, — Поздравляю! И, Максим Юрьевич, это была самая лучшая речь, что я слышала в жизни! Юля, я вам завидую!

А после мы разошлись в разные стороны, потому что Юле надо было в госпиталь — увольняться и, наверное, дорабатывать — вряд ли хорошего медика отпустят в тот же день при общей переполненности больниц. Княжна, опять втиснутая в середину строя из незнакомых девушек, двинулась к поджидавшему ее неприметному автобусу. Как передавали по радио, монаршая семейка почти полным составом приехала сюда чинить разборы полетов, так что ехала она, наверное, сейчас прямиком к папе с мамой. Удивительно, что после ее фортелей ее вообще куда-то выпустили!

Меня уже опросили на третий день, дернув с разбора завалов, но что я мог сказать серым от усталости тетенькам в допросной? Записал свои воспоминания и только. На удивление спаслось немало свидетелей самого появления окна — бегать народ, оказывается, умеет. Поэтому мои показания касались в основном действий волчиц и Вали.

Мы с Максом, проводив девушек, двинулись в сторону дома — нам еще предстояло забрать собранные сумки, а я еще хотел заскочить к Вике на работу — попросить Октябрину Борисовну присмотреть за сестрой.

Приемная "Курьерских перевозок" насквозь пропахла корвалолом. Только сейчас подумалось — а не коснутся ли хозяйку репрессии? Владимир оказался тем человеком, кто запустил поединок, а закон к их родственникам был суров. А при случившемся количестве жертв у властей будут руки чесаться отыграться на ком-то. Плакала тогда Викина работа.

— Нет, — успокоила секретарша, когда плачущая владелица при виде меня скрылась в кабинете, — Октябрине Борисовне повезло, — женщина всхлипнула и шумно высморкалась в салфетку, — Если так можно выразиться. Нашлось много свидетелей, что Владимира перед окном сбила машина.

— Сбила машина?..

— Да, он шел к остановке, когда на него наехали. Гололед, слякоть, возможно неопытный водитель… К нему много человек тогда подбежало, но когда стало открываться окно все разбежались, бросив мальчика…

— Понятно тогда, почему он полз, а не сбежал… — я вспомнил, как Вовка отчаянно подтаскивал себя на руках, почти не работая ногами, — Мои соболезнования Октябрине Борисовне и его родителям. Извините, я совсем в неудачное время пришел…

— За сестру не волнуйтесь. Даже если нас закроют, а к этому все равно все идет, она со своим знанием немецкого не пропадет.

— Ладно…

В итоге, пройдясь по их офису и оценив общий уровень уныния, вручил Вике почти все оставшиеся деньги вдобавок к тем, что передал вчера:

— Знаешь что, Викуся, а перебирайся-ка ты в Москву! Это тебе на переезд. Там я хоть изредка к тебе выбираться смогу. Переводчики везде нужны, а здесь твою конторку со дня на день закроют.

Еще раз попрощавшись с сестрой, подхватил снятые надоевшие сабли и отправился в путь — столица ждала.

Полумрак комнаты разбивал мягкий свет стоявшей на столе лампы в зеленом абажуре. Широкое основательное кресло душевно облепило мой зад, создавая атмосферу уюта и расслабленности. Атмосферу, которой не стоило поддаваться, потому что сейчас, вероятно, в моей жизни шел самый главный экзамен.