Евгений Акуленко - Долина Ста Ветров

Летучий пух — вязкий, в жерновах сваляется. К тому же, как смелешь такой, когда каждый клок норовит улететь в облака? Долго ожидал Ковыль ответа, думал уж, сочли его письмо за насмешку. Но как-то пришла ему бандероль с эмблемой голубого орла: полотняный мешок размером с подушку. Для весу вложен туда камень, остальное — пушина. Образец, значит. Поколдовал Ковыль над своим сундуком железным и уже вечером того же дня отправил подушку обратно. Глядите, мол. Результатом в Почтовом ведомстве остались довольны, и какое-то время спустя пришел к Ковылю необычный караван. Запряженные парами брамы тащили подводы, груженные железными чушками с круглыми проушинами. За каждую из проушин был накрепко привязан рвущийся к небу тюк. Охраняли караван имперские гвардейцы в полной боевой экипировке.

Ковыль с задачей справился, благо дул тогда с моря бойкий мятежник. Пух измельчил, не нарушая упаковок, не потеряв ни толики. И получил наивыгоднейший контракт и круглую, хоть девятками, хоть десятками считай, сумму. Которая, впрочем, никак не сказалась ни на провалившейся крыше, ни запущенном хозяйстве. Все только росло на заднем дворе причудливой формы сооружение.

О Ковыле заговорили. Как ни крути, а он все же мельник. Мастер. Молод, умен и собою ничего, если помыть и причесать. Ну, со странностями, так что с того. Ему бы хозяйку рачительную, чтобы домом занималась, детьми, чтобы деньгам не давала уходить сквозь пальцы да энергию мужа, так сказать, направляла в нужное русло. Многие так считали и усматривали в Ковыле партию завидную. Но тот словно внутренне надломился. Ходил хмур, нелюдим, будто носил в сердце занозу. И глядел сквозь красавиц.

Прошло лето. С севера затянул холодный прозрачник. Стоек с Розой объявили о предстоящей на осенний солнцегон свадьбе. Когда уберут с полей остатки урожая, упрячут в закрома, когда вершинные ветра станут клонить все ниже к земле светило, когда сбросит последний лист ледяная ракита, случается в долине праздник. Тогда и стар и мал бежит запускать в небо воздушных змеев. Даже серьезные и вечно занятые мастера не гнушались традиции и удивляли народ парящими конструкциями немыслимых форм, расцветок и размеров.

Обычно тепло на солнцегон, ясно. Но на этот раз перистая опушка у горизонта недвусмысленно обещала ненастье.

Мельники, они предстоящую погоду угадывают точно. Чтобы не изломало порывами крылья, не порушило передаточные механизмы, загодя ставят ветряки на стопор. Ленивый По так и вовсе паруса свои разобрал. Ходил, поминутно пробуя воздух на вкус, и тревожно щурился.

К полудню небо затянуло тучами, посыпало колючим дождиком, младший брат подернул мелкой рябью воду, бесцеремонно оборвал последнюю листву. Над морем темнело, мелькали вспышки зарниц, еще далекие и от этого неслышные. Мастера, позабыв праздничные хлопоты, спешно складывали ветровые лопасти: надвигалась не просто непогода — буря.

Ковыль забрался на крышу сарайчика и, сложив руки на груди, неотрывно смотрел за горизонт. Отстроенная его мельница рубила крыльями воздух.

С улицы показался сосед Карпила. Не заходя во двор, прокричал:

— Ставь на стопора! Не успеешь!..

Ковыль кивнул, соглашаясь. Но не двинулся с места.

Вскоре к брату младшему присоединился брат средний. Вместе они выли в печных трубах, сгибали голые деревья. Дождь перерос в ливень. А Ковыль только и спустился под навес, со странным выражением глядел на черные, лоснящиеся под струями бока своего творения, на все набирающий обороты ветряк.

Темнело. И трудно было сказать, то ли близился вечер, то ли небо столь плотно заволокло низкими серыми клубами. С хрустом переломился засов, брязнули дряхлые створки ворот. Одну сорвало и откинуло прочь, вторая воткнулась в землю, болтаясь на одной петле. Снаружи, закрываясь чем можно от дождя, собирались зеваки.

— Эй, парень! — прокричал кто-то. — Надо ветряк обрезать!.. Крылья-то изломает, да передатка цела останется…

Если сейчас к валу приставить пилку с мелким зубом, вал перережет, будто тот из масла. Ковыль снова кивнул и остался стоять.

Вблизи механизма дрожала земля, заставляя зудеть ступни, по долине расходился низкий гул. Китового ребра лопасти окутал туман, то превращались в мелкую пыль падающие капли. Советов более не поступало.

Шум ветра перерос в рев. К двум своим братьям на помощь пришел брат старший. Воздух стал плотным, как стена, валил с ног, хлестал по коже колючий ливень. Но толпа и не думала расходиться, завороженная зрелищем. Все ожидали финала.

Вот в черных недрах что-то щелкнуло, крутящиеся лопасти дернулись и поползли вверх, меняя угол наклона. Остановились параллельно земле и… принялись раскладываться, увеличиваться в размерах. Ковыль стоял поодаль и, казалось, за происходящим наблюдал безучастно.

Блеснула близкая молния, угадав прямиком в чудовищный механизм. Мокрые лица зевак на миг озарились испугом, и сразу же стегнул по ушам громовой раскат. Толпа подалась назад, кто-то упал, кто-то подался восвояси. На слившихся в единое крыльях зазмеились синие искры.

А потом подул ветер. Силы такой, что до сих пор, можно сказать, ветер и не дул вовсе. Это вслед за сыновьями пришла Мать. Она срывала крыши, валила стога, выворачивала с комьями корневищ вековые деревья. Бури такой силы долина не знала давно.

Черная мельница стояла недвижно, будто вросла в твердь. Среди нестихающего рева казалось, что крылья ее вращаются бесшумно. В сгустившейся темноте вокруг них стал явственно различим светящийся нимб. Ветряк все расходился, рос в размерах. Пожалуй, мельница Густава рядом выглядела бы детской поделкой.

Ковыль отделился от стены. Борясь с потоком воздуха, сделал несколько шагов. И остановился. Что-то задержало его взгляд, чья-то хрупкая фигурка у разрушенных ворот заставила приблизиться. Ковыль ступал твердо, не чувствуя ветра, казалось, стихия больше не властвовала над ним.

Он не видел Розу давно… И никогда не видел такой. Девушка промокла до нитки, била ее крупная дрожь.

Они смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Одно дело, не услышишь ничего в таком шуме, другое… Не нужны им были слова. Ковыль пошатнулся. Так старательно истертые воспоминания разом воскресли, явились перед глазами, пронзительно защемило в груди. Здесь стихия пострашней…

Он протянул руку.

«Пойдем».

Роза медлила. Потом качнула головой и отступила на шаг. Совсем как тогда, у ратуши. По щекам ее катились крупные капли. Дождь…

Ковыль повернулся спиной и пошел к своей мельнице, уж более не оглядываясь, исчез в чреве механизма. Теперь не осталось причины, держащей его здесь.

Содрогнулась земля, из-под основания механизма забили языки пламени. Исполинская конструкция оторвалась от постамента и поплыла вверх, озаряя заревом грозовые тучи…