Анна Калинкина - Метро 2033: Кошки-мышки

Седой сперва пытался его переспорить, но безразличный, казалось, ко всему парень в этом случае проявил удивительную непреклонность. И Седой как будто сдался, обернулся к Кошке:

— Ну, что делать, избаловал Иван наследничка, а мне теперь расхлебывать. Зайдем уж на Китай-город, коли рядом оказались.

— Мне туда нельзя, — буркнула она.

— Почему это? — спросил Седой.

— Потому что! — отрезала она. — Не пойду — и все.

По ее тону Седой, видно, понял, что спорить бесполезно, и на лице его появилось чуть ли не беспомощное выражение. Кошка пожалела бы его — если бы могла.

— А что ж нам делать? — спросил он.

— Других проводников искать, — проворчала она.

Но ему, судя по всему, не хотелось искать других — в ее удачу он верил, а здесь явно никого не знал. И все же им удалось договориться — она доведет их лишь до Третьяковской.

Там они отправят кого-нибудь из местных на Китай-город разузнать про Яну и будут ждать известий.

Седой был очень недоволен и весь вечер бормотал себе под нос:

— Вот тоже приспичило — через полгода искать девчонку!

За столько времени ее и след простыл. Бандиты давно убили, небось. А по мне, так может, оно и к лучшему. Если и жива осталась, во что она превратилась-то, среди сутенеров и проституток? Да и девчонка так себе — была бы путная какая, а то свиристелка легкомысленная, таким цена пятак в базарный день.

— А почему такое имя странное — Яна? — подумала Кошка вслух.

— Ничего не странное. Мать-то ее Ульяной назвала, старинным именем, и в детстве Улей кликала. А парню не понравилось — он по-своему переиначил.

Все же когда Рохля оказывался поблизости, ворчание Седого делалось вовсе неразборчивым.

А у Кошки из головы не выходили его слова об отсутствии свидетелей. Ведь сама она, по сути, тоже превращалась в нежелательного свидетеля — получалось, что лишь ей теперь известно о том, что же случилось с ними и куда они направились. Может, в конце пути Седой, вместо того, чтобы расплатиться, попытается и ее убрать? Она решила на всякий случай быть начеку. А еще не давал ей покоя тот странный взгляд Седого — неживой какой-то взгляд. И она все всматривалась в его лицо в поисках смертной печати — но теперь ничего не видела. Вид у Седого был усталый и озабоченный, но самый обычный. И Кошка решила, что все это ей померещилось.

«Интересно, какая она — эта Яна? Красивая, наверное, раз Рохля ее из головы выкинуть не может, — подумала она, ни с того ни с сего почувствовав даже какую-то ревность. — Однако нельзя сказать, что парень так уж спешил ей на выручку, — тут же утешила она себя. — Если бы не поход — мог и вовсе не собраться. Да вот только напрасно все это — девушки, скорей всего, нет уже в живых. А если и жива еще, то, может, сама об этом жалеет».

Обычаи китайгородских бандитов были Кошке хорошо знакомы.

Ночевать устроились в палатках, заменявших гостиницу. Кошке выпало делить палатку в женском отделении со словоохотливой старушкой, которая то и дело называла ее дочкой, удивлялась ее мужской одежде и пыталась выведать, куда и зачем она направляется. В конце концов Кошке это надоело.

— На Таганку еду, к медикам тамошним, — буркнула она. — Язвы у меня на руках не заживают, лечиться надо.

Старушка тут же замолчала и постаралась отодвинуться от нее подальше. Кошка облегченно вздохнула и через несколько минут уже спала. Она привыкла засыпать в любых условиях, и даже пары часов ей иной раз хватало, чтобы восстановить силы. А завтра силы ей понадобятся, она это чувствовала.

И все же сон ее в эту ночь был беспокоен. Кошке снилась

Природа в виде гигантской женщины в зеленых одеждах, которая выпускала гулять уродливых и неуклюжих белых каменных гигантов, и те брели, слепо пошатываясь, натыкаясь друг на друга. И попадали в руки другой особы — Эволюции. У той было злое и решительное лицо, и она безжалостно расправлялась с уродцами — одних вообще отбрасывала за ненадобностью, других пыталась обкорнать и переделать. Многие уродцы умирали, и было их жалко до слез. Проснувшись, Кошка все удивлялась этому сну. Она вспомнила, что давно еще ей показывали на какой-то картинке Свободу, которая тоже была изображена в виде женщины. Только у нее из головы росли то ли шипы, то ли рога. И тут еще эти разговоры ученого о богине, об э-во-люции — конечно, немудрено, что все это в ее бедной голове перемешалось.

Когда уже собирались уходить, выяснилось, что Сергей все же идет с ними до Третьяковской — искать девушку Рохли. Он выглядел веселым, и Кошке подумалось, что Седой пообещал ему что-то — возможно, еще одну экспедицию на поверхность. Она насторожилась — вчера Седой говорил ей совсем другое. Она точно помнила — он собирался добраться вместе с Рохлей в какое-нибудь безопасное место и там осесть. Кошка решила теперь еще внимательнее следить за Седым — может, он просто хочет держать всех свидетелей под рукой, чтоб потом одним махом от них избавиться.

Почему Сергей решил идти с ними? Ведь он сказал ей вчера, что будет сам за себя решать — по крайней мере, так она его поняла. Зачем он после вчерашнего разговора решил все же остаться вместе с ними? Или он ей не поверил, или… Кошка боялась додумать свою мысль до конца — было бы слишком самонадеянно с ее стороны считать, что причиной была она.

Она удивилась бы и, наверное, расстроилась, если бы ей удалось прочитать его мысли. Сначала, когда Сергей впервые увидел ее на Парке Культуры, у него все же возникло предубеждение, в котором он ни за что бы себе не сознался. Он считал себя человеком широких взглядов, и антипатию к женщине относил не на счет того, что она из мутантов, а скорее на счет, как ему показалось, ее излишней самоуверенности. Ему всегда неприятны были женщины, пытающиеся соперничать с мужчинами и командовать ими. Он вовсе не питал предубеждений насчет женского ума, просто не понимал, зачем им так нужно пытаться превзойти мужчин решительно во всех областях. К тому же Сергей не мог отогнать странного ощущения. Она разговаривала правильнее многих, кто встречался ему в метро, но его не покидало чувство, что она просто механически повторяет услышанные от кого-то и заученные фразы, не особо вникая в их смысл. В глазах было совсем другое — отчаяние и дикий страх, как у затравленного животного. Вот это и пугало. Холодок бежал по спине, словно от соседства с опасным зверем, который следит за тобой и ждет малейшего промаха, чтобы кинуться и вцепиться в горло.

Вчера что-то изменилось. Когда она стала рассказывать ему нелепые байки с полной уверенностью в собственной правоте, он почти растрогался. Какой она, в сущности, еще ребенок — так слепо верит всяким глупостям, чем невероятнее — тем лучше. А уж когда она расплакалась, жалея утонувшего зайчика, лед был сломан окончательно. Он понял, что любая женщина, как она ни хорохорится, в глубине души остается существом нежным и ранимым. А уж о том, что она мутантка, он и думать к тому моменту забыл.