Сергей Булыга - Правило правой руки (сборник)

Колян сидел на крыльце и плёл лапти. Лапти получались деловые. Хотя, может, это совсем и не лапти. Генерал так и сказал, когда увидел:

– Какие это лапти, дурень, ты никогда лаптей не видел. Настоящие должны скрипеть, когда идёшь, вот это лапти!

Колян не стал с ним спорить. Да и кто это с Генералом спорит? Он же сразу врежет, а рука у него на это набитая. Или, если пьяный, может и заточкой пырнуть, заточка у него всегда с собой, на резинке в рукаве. Вот он какой, Генерал! И говорит, что воевал в Америке. Но врёт, собака. В Америке он был, ага, на дрезине две недели туда ехал. Байщик как это услышал, смеялся.

– На дрезине! – повторял. – Ой, не могу! А через море на ей как? По дну?

Колян удивился, спросил, при чём здесь море. Байщик перестал смеяться, посмотрел на Коляна так, как только на дерьмо можно смотреть, и сказал:

– При том, что оно там положено, понял?!

Ну, и Колян замолчал, потому что спорить с Байщиком это ещё себе дороже, чем с Генералом. Байщик тебя и пальцем, конечно, не тронет, но зато на весь лес прославит. Байщик – это ого, голова. А говорун какой! Бывает, как пойдёт чесать, так чешет и чешет, хоть до самой ночи. И складно, как песню поёт. Да он как выпьет, и песни горазд. И Генерал его никогда не гнобит, а даже, случается, к нему приходит, они там тогда запираются и, слышно, подолгу разговаривают. Это Генерал с ним советуется. С банкой приходит, конечно, а как же, и со своей закуской. Байщик это любит. Даже очень. Нажрётся, ходит дурной по лесу, орёт. Один раз его санитары чуть не взяли, хорошо, Колян шёл мимо и отбил. Вот тогда Колян и добыл свои первые в жизни лапти – настоящие, санитарские, срезал с того санитара, начинку выпотрошил и сшил заново. Но не носились они, расползались. Тогда он их переплёл, они стали хорошо держаться, Милка сказала:

– Во какие лапти!

Так и стали они называться: лапти. Пока не пришёл Генерал и не сделал Коляну указку:

– Не лапти это, понял? Скажи: так точно!

И Колян сказал. А что! С Генералом не поспоришь, а то врежет в рожу. Рожи не жалко, не в роже дело, а просто если Генерал в неё врежет, то Коляна перестанут уважать. Хоть их после всех зарежь, такой народ упрямый. Подумав так, Колян в сердцах дёрнул нитку, она оборвалась. Гнилая, стерва, подумал Колян, а где взять крепкую, идти в деревню? А дырку во лбу не хочешь? Не хочу, конечно. Колян опять рванул и опять оборвал, матюгнулся и отставил лапти, разогнулся, расправил спину и вытянул ноги. Ноги у него были босые. А чего летом обувку таскать? Будет зима, натаскаемся. А вот пожрать было бы неплохо. Колян обернулся на землянку и принюхался. Пахло сырыми картохами. Значит, уже почистила, с удовлетворением подумал Колян, свезло ему с Милкой, какая она работящая, ловкая! Картоху они так съедят, а из очистков будет суп. Прикольно! А если Милку поприжать, так она и котлеты сварганит. А что! Колян вчера зверя принёс, Милка его разделала. А теперь давай котлет! И даст, навертит. Он же ей в прошлом году, было дело, заимел бабла, раздухарился, купил мясорубку. Теперь если у них гости, они котлеты делают. На котлеты идут звери. Сами идут, ага! Ты ему: «Бобик, бобик, тяв-тяв!» – и он, дурень, идёт. А ты его за уши и по горлу!

Но это если зверь один. А если их свора, тогда, вон, как этой весной, загрызли Портного. Совсем загрызли, сволочи, одно тряпьё от него только и осталось, а мослы погрызли начисто. И всё равно звери полезные, шкура у них очень добротная, а сами для котлет незаменимые. Эх, надо Милку на котлеты расколоть!

Только Колян так подумал, как из землянки вышла Милка с ведром свежих помоев. Колян ухватил Милку за ногу. Милка молча отбрыкнулась, сошла с крыльца и выплеснула помои на грядку.

– Куда ты так высоко плещешь! – разозлился Колян. – Мне это после сушить!

– Природа высушит, – сказала Милка и вошла обратно в дом, в землянку.

Природа, мать её, в мыслях повторил Колян, разумная у него Милка, не зря Генерал про неё говорил:

– Городская!

А высохнуть, конечно, высохнет и без природы. Солнце высушит, дури прибавит. Дурь – это хорошо. Только один Байщик дурь не курит, бает, будто это вредно. Милка над ним смеётся, говорит:

– Какой разборчивый! Он дурь не курит! А зато бырло так и хлещет, сколько ему ни налей.

Вдруг заболела голова. Вот прямо как клещами сжало. Колян знает, что такое сжать клещами, ему однажды сжимали. Но ладно! Про это зачем? И Колян не стал думать про клещи, а просто взялся руками за голову, с обеих сторон, там, где уши, и стал ладонями тереть туда-сюда. Так иногда помогало.

Но тут только хуже становилось. Вот же ёкарный бабай, сердито подумал Колян, значит, это не от дури, а это верный знак: кто-то идёт. Колян опустил руки, осмотрелся, после встал во весь рост и опять осмотрелся. Никого пока что видно не было. Колян сунул руку за пояс, к заточке. Заточка была на месте, Коляну сразу стало поспокойней.

И тут он увидел этих. Они вышли из-за ёлки, шли по тропке. От болота! Как они там на самострел не напоролись, сволочи, сердито подумал Колян. И яму, суки, тоже обошли. Ну да сразу видно: мужики бывалые, тёртые, один в камуфляжном френче, второй в ватнике, оба здоровые, мордатые, первый с палкой, второй с вещмешком. Шли и смотрели на Коляна. Тот, который в камуфляже, усмехался. Колян приосанился и сделал шаг вперёд, с крыльца. Мужики сразу остановились, и тот, который в ватнике, полез правой рукой в карман. Пукалка там у него, сразу понял, нет, даже скорее почуял, Колян, и сказал:

– Здорово, мужики! Бог в помощь.

– И тебе, Колян, того же, – сказал камуфляж.

Вот, бляха, знают, как меня зовут, отметил про себя Колян, а вслух ничего не сказал. А камуфляж продолжил:

– Покуда к тебе доберёшься, три раза со смертью встренешься.

А и верно, сердито подумал Колян, все заманухи обошли. Как так?!

А камуфляж, будто услышал его мысли, сразу же сказал:

– Это Петрович нас про тебя надоумил. И про заманухи тоже.

– Чего это я Петровичу вдруг вспомнился? – спросил Колян.

– Дело у него к тебе, – ответил камуфляж. – Говорит, что тебе это слёгка. Схоронить нас надо, вот что. Надёжно схоронить!

– На ту, что ли, сторону? – спросил Колян.

– Да хоть бы и на ту, – ответил камуфляж.

– Га! – громко сказал Колян. – Хлопотное это дело. И небыстрое.

– Так и мы не с пустыми руками. Уважим.

Колян задумался. Смотрел на мужиков и думал. Да только что тут было теперь думать и чего придумывать, если они сюда уже пришли? Кто просил Петровича, скотину эту, их надоумливать? Пырнуть надо Петровича, вот что! Ну да чего теперь! Петрович вон где, а они вот здесь. И Колян, тяжко вздохнув, сказал: