Ян Валетов - Ничья земля. Книга 2

– Я подумаю, – произнес Сергеев, не отводя взгляда.

«Откуда известно про видео? – подумал он, стараясь скрыть растерянность. – Нет ни кассеты, которую кто-то мог бы посмотреть, ни живых свидетелей. Есть файл, зашифрованный, закрытый, как спецхран КГБ, лежащий по частям на десятке разных серверов в Интернете. Файл, доступ к которому имею только я. Тогда я еще по наивности думал, что откровения Базилевича взорвут политикум. Но это было еще до Мельниченко и его архива. Майор нас всех многому научил. Например тому, что в XXI веке никто не стреляется от бесчестья. Других стреляют, это да, случается. И еще тому, что в век научно-технического прогресса не существует очевидных доказательств. Наивно думать, что кто-то подаст в отставку из-за записей многолетней давности. Разве это факт? Вовсе даже нет! Монтаж. Клевета. Происки спецслужб. М-да…

Что же стало известно Конторе? Что такого важного сказал тогда Базилевич, чтобы лично Мангуст приехал меня образумить? И откуда это стало известно? Почему только образумить, а не убить, в общем-то, понятно… Он же знает, что я не мальчик, и в случае моей смерти информация выплеснется наружу».

– Ты сейчас размышляешь о том, что такого содержится в записи… – констатировал Мангуст. – И долго будешь думать, уж поверь! Может быть, есть путь попроще?

– Какой? – поинтересовался Сергеев.

– Спросить меня! Просто по-дружески спросить: Мангуст, а зачем вам эта запись?

– Для начала у меня есть другой вопрос… Мангуст, а откуда вам известно об этой записи?

– Ты всегда был очень доверчив, Умка. Как твой куратор и педагог, скажу – это твой главный недостаток. Ничего не слышат только трупы…

– Аль-Фахри? – скорее ответил, чем спросил Сергеев. – Но он же тогда был полуживым!

– Тут ты прав. Передать содержание записи он не мог, но сам факт ее создания наблюдал. После того, что ты с ним учинил, изображать бесчувственное тело для него труда не составляло. Как ты думаешь, при таком свидетеле мы могли догадаться, что именно слил тебе Базилевич? Мы, люди заинтересованные и очень проницательные. Обрати внимание, сколько лет мы тебя не трогали, хотя, сам понимаешь, ты тогда нам сделал большую пакость…

– Знаешь, Мангуст, – парировал Сергеев, – я иногда ловлю себя на мысли, что если где-то в мире и происходит какая-то пакость, то оттуда торчат именно ваши уши…

– Наши уши… – возразил Мангуст и ткнул в Михаила указующим перстом. Его кисть появилась из полумрака, а все остальное так и осталось невидимым. – Не дистанцируйся, курсант! Наши уши! Не ваши, а наши! Наши! Общие! Понял? Могу тебя заверить – это не у меня, это у тебя паранойя! Ты болен, Умка, если думаешь, что все неприятности в мире только от нас… Хватает и других умельцев. Ну, сам реши, может ли быть в мире только одна сила? А система противовесов?

– Вы контролировали эту ситуацию еще до того, как послали в Лондон меня, ведь так?

Мангуст не ответил. Но в темноте белой полоской сверкнули его зубы.

Волк улыбался.

– Умка, мальчик мой! – сказал он настойчиво. – Неужели ты не понимаешь, что со своим чистоплюйством и высокой моралью ты просто-напросто мешаешься под ногами у взрослых дядь… Не мешаешь, обрати внимание! Мешаешься! А это разные вещи…

– А ты – доверенное лицо тех самых взрослых дядь, меня наставляешь на путь истинный… Скромное, такое, доверенное лицо, которому вручили важнейшие управляющие нити! Судьба мирового порядка в твоих натруженных руках, Андрей Алексеевич! Тайфуны трепещут! Иногда, Мангуст, ты напоминаешь мне сумасшедшего шахматиста, – произнес Сергеев, разглядывая силуэт собеседника, окруженный завесой дыма. – Сумасшедшего шахматиста, который играет бесконечную партию на доске для стоклеточных шашек по каким-то собственным, придуманным правилам. Ты так обстоятельно, с таким рвением изображаешь кукловода, что возникает мысль… Знаешь, такая дерзкая, абсурдная мысль, а не обманываешь ли ты всех в очередной раз? Как с твоими похоронами? А вдруг и за тобой стоит кто-то, кто тоже воображает себя кукловодом? А за ним – еще один такой же. И еще. И еще… Вот только – кто настоящий кукловод в этой цепи марионеток?

– Неужели? Тебе так интересно – стоит или не стоит за мной кто-нибудь? А есть ли разница? – осведомился Мангуст. – Мне делегировали права. Для тебя, пешки, есть ли хоть какая-то разница, кто и зачем это сделал? Ты ведь даже не проходная пешка, Миша, а так – разменная фигура. Везучая, правда, фигура, не спорю, с доски тебя до сих пор не убрали, но и ферзем тебе никогда не стать!

– А надо ли лезть в ферзи, Мангуст?

– А это, Умка, уже твой личный выбор. Пешек много. Остальных – по паре. А король с королевой – одни.

– Лелеешь надежду стать королем?

– Увы! – Мангуст снова «заухал» по-марсиански, изображая смех. – Место императора давно занято и так высоко мне не взлететь. Но на роль ладьи я вполне могу рассчитывать…

– А сейчас ты кто? Слон? Невысоко же ты поднялся, если учесть, что отдал Конторе всю жизнь!

– Если тебя это утешит – большинство так и умирает пешками.

– После смерти пешка ты или ладья – уже без разницы.

– Не скажи. Мне всегда хотелось, чтобы меня везли на кладбище на лафете, хоронили в гробу, накрытом государственным флагом, и провожали салютом.

– Дважды, – сказал Сергеев. – Я видел это уже дважды в твоем исполнении. И флаг был, и салют. Ты свою мечту осуществил, и неоднократно…

– А лафета не было, – возразил Мангуст серьезно и развел руками. – А без лафета – не та свадьба!

– Да, лафета не было, – согласился Михаил. – Но это у тебя еще впереди. Дослужишься до ладьи – лафет тебе точно обеспечат.

– Ну спасибо, курсант. Утешил.

– Мы, пешки, ребята такие. Режем правду-матку, невзирая на личности. Нас много, заменить нас – легче легкого… Чего нам бояться?

– Слушай, Умка, я тебя прошу – не шути с огнем. Что это за ребячество такое?

– Да что ты, Мангуст! Какие тут шутки? И в мыслях не было! Но вот что – пока не пойму причин столь пристального внимания к своей персоне – выполнить ваши пожелания, господин Слон, не обещаю.

– Так тебе интересно знать – кто сидит на другом конце веревочки?

– Просто не представляешь до чего интересно!

– Огорчу тебя, воспитанник, – никого там нет… У мирового порядка нет лица. Конкретного лица, я имею в виду… Люди – это ничто. Идея – всё!

Теперь уже улыбнулся Сергеев.

– Вверх и в темноту уходит нить… Андрей Алексеевич! Дорогой ты мой человек! Так мы никогда не договоримся! Я хочу понимать, чью просьбу меня просят выполнить.

Мангуст исчез из кресла. Испарился, точно как в былые времена, и тут же возник, но уже у окна, отодвигая рукой тяжелую штору.

Сергеев даже не успел понять, куда делся собеседник. Привыкнуть к рваному ритму движений куратора он не мог. Трюк с мгновенным перемещением в пространстве у Мангуста всегда получался, как наработанный иллюзион в цирке. Вот только оборудования в виде ширм и зеркал здесь не было, а была старая школа, о которой теперь рассказывают легенды.