Ян Валетов - Ничья земля. Книга 2

В этом была сила замысла, и в этом же таилась колоссальная опасность – а вдруг у кого-то не выдержат нервы?

В стране, в которой много лет вопросы бизнеса и споры политических элит решались с помощью автомата Калашникова, так дразнить гусей мог только безумно смелый или гениально расчетливый человек. Или человек, забывший, что бизнес и политика имеют одни и те же правила игры, в которых крутизна человека на начальную скорость пули никак не влияет.

И если Блинов с Титаренко находились за кулисами политической сцены, наблюдая за бенефисом Лысенко и остальной команды, включая сидящую напротив Плотникову, то госпожа Сергиенко билась в первых рядах своих единомышленников, никому не желая отдать наслаждение завоеванной победой. Сергеев ее понимал. У победы, за которую пролил кровь, совершенно другой вкус.

Его собственные работодатели редко появлялись на баррикадах. «Большие деньги любят тишину кабинетов…» Им явно было что терять.

Молчание затягивалось.

Они кружили вокруг да около, словно борцы на татами в ожидании неверного жеста противника. Но кто-то должен был начать первым, иначе встреча теряла всякий смысл. Во всяком случае для тех, кто стоял за кулисами.

– Давай поговорим о деле, – сказал Сергеев, собравшись с духом.

Плотникова посмотрела на него с оттенком благодарности. В этой партии сделавший первый ход вполне мог и проиграть.

– Так говори…

Михаил вздохнул.

Лучше бы он пообщался с Блиновым. Или Титаренко. С Лавриком-жополизом, в конце концов. Только не с ней.

Но говорить надо было только с Викой – ни с кем иным. Только она могла спустить все на тормозах с чисто журналистской непосредственностью. А могла и не спустить, вне зависимости от мнения начальства. В общем, как человеку в прошлом военному, Сергееву было хорошо известно, что исполнять приказ можно по-разному.

– Вы, как нам стало известно, готовите пресс-конференцию, – начал он. – И хотите обнародовать некоторые документы…

– Да? – переспросила Вика насмешливо. – И какие же такие документы мы хотим обнародовать?

Сергеев посмотрел на нее с укоризной. Легкий дымок все еще вился над полуистлевшей сигаретой; в алой жидкости на дне широкого стакана таяли кубики льда.

– Документы, касающиеся газового соглашения…

– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – произнесла она с улыбкой. – Я всего лишь пресс-секретарь, а не глава департамента разведки.

«А с такой выдержкой вполне бы могла им стать», – подумал Михаил.

– Вика, а если все-таки не играть в кошки-мышки?

– Не понимаю, о чем это ты! – изображать невинность у Плотниковой получалось плохо. Откровенно плохо. Вообще, невинность с такими умными глазами встречается крайне редко.

Сергееву почему-то вспомнился их давнишний разговор в квартире на Печерске и Викина растерянность, когда она говорила об отказе от расследования вексельного дела. Тогда ему казалось, что ею двигала только любовь к дочери, страх за ее жизнь. Это было понятно, по-человечески понятно… Он бы и сам сделал для Маринки многое, если не все, но…

Новым хозяевам – а они таки у Плотниковой были – не надо было пугать Викторию Андроновну. Ни тогда, ни сейчас. И вовсе уж не надо было взрывать Куприянова для сохранения тайны. Его смерти Сергеев себе простить не мог: как ни крути, а подставил Викино «альтер эго» под удар именно он. И черт его дернул передать документы Куприянычу! Неужели было сложно сообразить, что Плотникова шарахается от бумаг вовсе не потому, что брезгует бывшим любовником? Что за ее нежеланием встретиться стоит природная осторожность и осознанный выбор, а вовсе не женские обиды? Как она сказала тогда, в выгоревшем дотла пресс-пункте?

– Не смей меня ни в чем винить! Я и понятия не имела, какими делами он с тобой занимается! Доволен, Сергеев? Да? Ты этого добивался?

Взрыв ста граммов пластида в сравнительно небольшой комнате очень убедительный аргумент. В тот момент, когда сработало взрывное устройство, «дипломат» был у Куприянова на коленях. Пресс-пункт к их приходу убрали, как могли, вот только убрать в таких случаях можно далеко не все.

Плотникова была бледна. Под ногами хрустело битое стекло. Гнутые конструкции в углу мало походили на мебель. И пахло в комнате страшно. Кисло, до пощипывания на языке – взрывчаткой и гарью. И сладковато, тошнотно – тем, что не полностью отодрали от стен и пола.

Губы у Виктории Андроновны дрожали, кончик сигареты не попадал в пламя зажигалки. Взглядов Сергеева она избегала, а в тот момент, когда глаза их встречались… Лучше бы этого не происходило – настолько чужим и далеким был ее взгляд.

– Я тут ни при чем… – сказала она.

Вика действительно была ни при чем, она просто умыла руки. А тот, кто умывает руки вовремя – не виноват. Традиционно и окончательно – невиновен.

Это вердикт.

Можно еще сказать: «Я же вас предупреждала!» – и это будет абсолютной правдой.

Можно искренне плакать на похоронах, как и случилось на следующий день. Только сути произошедшего с Куприяновым не изменить.

Это была бессмысленная, глупая смерть и, главное, совершенно ненужная ни одной из сторон. Зачем убивать там, где можно купить? Это ведь так просто: оплатить преданность новому хозяину.

– Вика, – повторил он. – Не хочешь – не говори. Просто передай Блинову. Или Титаренко. Или Лысенко. В общем, сама решишь кому. Если вы обнародуете свои документы, я обнародую свои. Те, за которыми приезжал Андрей Алексеевич. Поверь, это качественные материалы. Шума будет много. Год назад это никого бы не волновало, но сегодня… Сегодня это будет самое то.

– Зачем ты ввязываешься в это, Миша? – спросила Плотникова неожиданно серьезно. – Это не твоя драка. Ты у нас кто? Ты же человек военный… Был и останешься! Ты же не политик! Куда ж ты прешься, Сергеев, со свиным рылом в калашный ряд! Себя не жаль?

– А что? Убьют?

– Могут, вполне…

– Вика, меня столько раз пытались убить. Очень серьезные люди пытались…

– Везение не длится вечно. Это не твоя полянка, Сергеев. Не строй из себя Мак-Лауда. Тебе от их победы что? Обломится? Кто ты сегодня? Никто! И завтра будешь – никто! И послезавтра! Пушечное мясо во все времена оставалось только пушечным мясом. Проспись! Тебя банально пользуют!

– А тебя?

Плотникова рассмеялась.

– Меня? Ну, бывший мой любимый, если бы так, как меня пользовал ты, я бы сказала – правильно делаешь, Сергеев! Борись и обрящешь! В случае победы Лысенко я пять лет буду главной журналисткой страны!

На этот раз рассмеялся Сергеев – искренне, совершенно без натуги.

– Журналисткой, Вика? Ты, наверное, опять оговорилась? Ты уже не журналист, Вика, ты цензор, держиморда, да кто угодно, но только не журналист! И прекрасно это понимаешь! А если Лысый победит – ты станешь еще круче. И чем выше ты будешь подниматься, тем меньше у тебя шансов когда-нибудь стать самой собой. Тебя уже ненавидят и боятся твои собственные коллеги. Тебя, бывшую всеобщую любимицу – ненавидят и боятся твои вчерашние друзья. И с каждым днем – это будет прогрессировать…