Евгений Щепетнов - Конь бледный

– Начальник охраны его, он из бывших спецов! Говорят – в ГРУ служил, а потом уволился и перешел к Головченко! Никто ничего про него не знает, но это точно он! Самойлин! Василий Самойлин! Бывший гэрэушник!

Николай оледенел. Неужели… он?! Васька?! Василий Самойлин, командир, место которого в группе он, Николай, и занял?! О господи… чудны дела твои, господи… зачем?! Зачем ты это делаешь?!

– Ты проведешь меня к Головченко.

– Они меня потом убьют!

– Не проведешь – тебя убью я. Сейчас. А может, и не убью. Я порежу тебя на части – отрежу нос, уши, член, отрежу руки и ноги и оставлю лежать бревном, и ты будешь жалеть, что я тебя не убил. Хочешь?

– Я проведу! Я проведу! Только гарантируй, что я останусь в живых!

– Конечно, гарантирую, – легко соврал Зимин. – Если все сделаешь, будешь жить. Главное – делай все, что тебе скажу. Понял?

– Понял, понял!

– Раз понял, надевай штаны, приводи себя в порядок. Если кто-то догадается, что я держу тебя под прицелом, – первая пуля твоя. Мне уже терять нечего. Вытрись, умойся, и… без шуток. Завалю прежде, чем ты икнуть успеешь.

Зимин перерезал удерживающие Прохоренко путы, сделанные им из скотча, заранее приготовленного рачительным хозяином кабинета, и коллектор с облегчением растер онемевшие руки. Потом поморщился, потрогал рану на ключице, потер подсохшую струйку крови, спустившуюся до самого пупка, и потрусил к комнате отдыха, где был душ и раковина со смесителем. Майор пошел следом и, стоя в дверях, наблюдал за тем, как бывший мент, морщась, вскрикивая, омывает рану, смывает кровь и охлаждает в струе ледяной воды опухшую кисть руки.

– Пальцы, наверное, сломал! – страдальчески воскликнул Прохоренко, но Зимин ничего не ответил, глядя куда-то в пространство остановившимся ледяным взглядом. Прохоренко закрыл кран, потянулся к шкафчику, за дверцей которого у него лежал заряженный пистолет, но не решился его достать. Правая рука не работала, а левой нужно было еще передернуть затвор. Правильно сказал майор – нужно держать патрон в патроннике, а не заниматься ерундой! Идиот! Если бы пистолет был как следует заряжен, этот вояка давно валялся бы на полу с простреленной башкой!

Прохоренко надел штаны, новую чистую рубаху, предварительно залепив рану пластырем, и через несколько минут уже стоял перед своим столом, набирая номер внутреннего телефона.

– Михаил Федорыч, здрасьте! Можно к вам подняться? Вопросец есть! Просто великолепный вопрос! Срочно! Со мной спутник, один. Да, один. Зимин его фамилия. Хочет предложить великолепную инвестицию в бизнес! Наверняка, ага! Все, идем, скоро будем!

– Пусть начальника охраны пригласит, – тихо предложил Зимин.

– И Самойлину стоит послушать – тут кое-какие вопросы по безопасности. Хорошо, через пятнадцать минут.

Прохоренко положил трубку, перевел дух и почти весело посмотрел на Зимина:

– Все, договорились! Сейчас поднимемся наверх, и… ты меня отпустишь, да?

– Отпущу, – согласился майор и спокойно, с прищуром, спросил: – Что, сука, предупредил, да?

Он коротко, без размаха ударил Прохоренко в печень, и тот осел, хватая воздух широко рази-нутым ртом.

– Какой код, тварь?! Каким кодом ты предупредил его?! «Просто великолепно», да?

– «Просто великолепно». Тебя там ждет засада. – Прохоренко согласно кивнул и задрал голову вверх, умоляюще глядя на мучителя. – Ну ты же понимаешь! Я не мог иначе!

– Где кабинет Головченко? Что будет делать после предупреждения? – Николай навис над Прохоренко, коснувшись его брови острием финки. – Эвакуируется? Спустится к машине?

– Зачем? Никто не сможет его взять! Сейчас Самойлин нагонит своих отморозков полон кабинет. Головченко спрячется в комнате отдыха – она бронирована, а когда тебя возьмут – появится оттуда и будет смотреть, как тебя режут. Не ты первый, не ты последний! Он любит посмотреть, да и поучаствовать!

– Пошли. – Николай дернул Прохоренко за шиворот, и тот взлетел, будто был сделан из картона. – Выходим.

Они вышли, и Прохоренко вскрикнул, увидел, что случилось с оперативниками. Он снова побелел, как тогда, когда Зимин обещал отрезать ему гениталии.

Прохоренко был негодяем, но не дураком и прекрасно понимал, что человек, сотворивший такое, не оставит его в живых. И при всем при этом все-таки надеялся на чудо, например, на то, что в кабинете Головченко Самойлин, зверюга почище этого парня, размажет майора по ковру тонким слоем дерьма. И тогда Прохоренко будет жить! Ведь не сам же он привел Зимина в кабинет! Притом предупредил начальство об опасности! Сделал все, как полагается! Ведь зачтут же! Зачтут?

Зимин подобрал с пола еще один пистолет, взял из рук мертвого коллектора короткоствольный помповый дробовик. Проверил наличие патронов. По карманам коллекторов нашлись еще четыре магазина к «макарову» и с десятка два патронов с картечью для помповика. Рассовал все по своим карманам, не выпуская Прохоренко из виду, взял дробовик наперевес и бросил пленнику связку ключей:

– Открывай!

За дверью стояли пятеро встревоженных парней из числа работников колл-центра и девушка – беловолосая, пухлая. Они встретили Прохоренко удивленными взглядами, ошеломленно поглядывая то на него, то на человека с дробовиком в руках, а когда раздался первый выстрел и упал один из парней – забрызгав кровью коллег, – закричали, завизжали, бросились бежать под укрытие прозрачных пластиковых стен.

Зимин толкнул стволом онемевшего Прохоренко, и тот прошел к центру зала, шагая, как на расстрел. Но его в этот раз не расстреляли.

Зимин шел, ловя стволом фигуры мечущихся людей, и каждый выстрел его был в цель. По-другому быть и не могло. Заряд картечи гарантированно нашпиговывает незащищенное тело человека десятком свинцовых шариков, каждый из которых сам по себе – пуля. Не нужно особо и целиться. Не нужно задумываться – куда попадет. Все равно попадет. Все равно ранит или убьет. Направил дробовик в сторону визжащего, мечущегося комка страха, нажал на спуск – готово! Как в игре. Как в кино. Но только – жизнь.

Если не убил сразу – всегда можно довершить начатое. Закон – не оставляй за спиной раненого противника!

– А-а-а-а! – Миловидная девушка в короткой юбке вскинула руки, будто они могли закрыть ее от свинцового дождя. Мелькнула мысль – может, она и звонила Валюхе? Угрожала, обещала, что Нюську будут насиловать?

Выстрел! Оглушительный в замкнутом помещении, хлесткий. Запах сгоревшего пороха и крови. Руку девчонки срезало, как ножом. Вместо лица – кровавая каша.

Парень бросился вперед, замахиваясь стулом. Не добежал, развороченная грудь не способствует бегу. Задергался на полу, хрипя и булькая.

Беловолосая пухлая девица беспрерывно визжит, как свинья, которую тащат на забой. Выстрел прервал визг, и теперь слышен только клекот, свист выходящего из разорванной шеи воздуха.