Евгений Щепетнов - Чистильщик

Когда мы вошли в кабинет, сели друг напротив друга, Петрович долго молчал, глядя мне в глаза, стараясь поймать мой взгляд. Но я упорно не хотел на него смотреть, рассеянно вглядываясь в старый линолеум рядом со стулом, потертый, серо-рыжий, проживший здесь не меньше десятка лет. Потом тренер бросил глухим, чужим, каким-то надтреснутым голосом:

– Будем жить?

– Будем жить… – кивнул я, помолчав, добавил: – Тренер, я найду их. Все равно найду.

– Может быть, – подумав, ответил Петрович. – Чего в жизни не бывает? Только одного прошу, сделай так, чтобы ты – был. Ты мне дорог. И не потому, что приносишь медали, не потому, что ты гениальный боксер. Это все преходяще, это шлак! Просто ты – это ты. Ты мне как сын. И я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. И вот еще что – я сделал все, что мог. Если бы можно было найти – их бы нашли.

– Я найду! – упрямо повторил я и неожиданно для себя вдруг бросил: – Хочу пойти учиться на юридический. Пойду в менты.

– Почему нет? – не удивился Петрович. – Мама следователь… хмм… (он немного запнулся, прокашлялся), кем быть сыну? Боксерский век недолог, а юридическое образование ценится во все времена. Правда, я хотел предложить тебе пойти в физкультурный, но если ты решил в юридический – кто тебе помешает? Только не я. И не мама. Ты сам кузнец своего счастья, и никто не вправе тебе указать, как жить. Но я надеюсь, что ты изменишь свое решение, ведь у тебя еще три года, не правда ли? За это время мы с тобой такого шороха наделаем – небу станет жарко! Все медали – наши! Все чемпионства! А потом… потом Олимпийские игры! И я знаю – ты их выиграешь! Сто процентов! А потом уже делай что хочешь! Хорошо, сынок?

Я вскинул голову, посмотрел в грубоватое, с расплющенным носом лицо Петровича, и у меня вдруг защипало глаза. Я уткнулся лицом в ладони, и у меня полились слезы – ручьем, жгучие, как кипяток.

Это был последний раз, когда я плакал. Даже когда убили Петровича и я смотрел, как его тело опускают в могилу, – не плакал. И не молился.

Ненавидел. Я ненавидел тварей, которые сделали ЭТО с мамой, с Петровичем, со мной. Все, что не убивает, делает нас сильнее? Чушь! Полная чушь! Я уже был сильным. Я был таким сильным, что миру не стоило меня заводить. Потому что ему придется убить меня, или убью его я! Мир, который создает этих тварей, – плохой мир. И его нужно чистить. Обязательно нужно чистить!

Я начал искать. Один, не боясь ничего. Сказать по правде – я ненормальный. И не потому, что мне нравится убивать Тварей, нет. Нормальный – чего-то боится. Я же не боялся ничего.

Нет, было кое-что, чего я боялся, – это того, что кто-то что-то сделает моей маме. Она не должна была больше испытать того ужаса, что пришелся на ее долю. В остальном – мне плевать на боль, плевать на темноту, на то, сколько передо мной противников. Я вел свое расследование и вел его так, как не могут его вести менты – настоящие менты, правильные менты. Я не говорю о тех, что подобны бандитам или маньякам – таким, как я. Правильный мент должен захватить преступника, а потом попытаться его расколоть, запутывая в показаниях, ловя на неточностях, давя данными экспертизы. Мент-бандит просто выколачивает показания – и не важно, виноват при этом подозреваемый или нет.

Мне всегда вспоминался фильм «Рожденная революцией», я помнил его почти наизусть. В этом фильме чекист спрашивает старого кадра, сыщика из «бывших» – как они допрашивали подозреваемых? Как добивались признания? И тот, интеллигентный, умный, знающий сыщик, говорит: «Мы сажали подозреваемого в комнате, я вызывал двух жандармов, и они начинали негодяя бить. И били, пока он не сознавался! Пока не рассказывал все, что знает о деле! И о других делах!»

Самое смешное, что методы полиции не изменились со времен Зубатова, начальника царской охранки, – это я узнал, уже учась на юридическом в МГУ. Преподаватель, который читал нам лекцию, так и сказал – «Со времен Зубатова».

Меня тогда это почему-то потрясло – как это так? Жандарм – и наше социалистическое общество! Как можно сравнивать?! Что он такое говорит?! Но препод говорил абсолютную правду, и чем больше я врезался в «гранит науки», тем больше понимал, что так все на самом деле и обстоит. Если хочешь искоренить преступность – действуй так, как действовала царская охранка – стукачи, предатели, внедренные агенты ну и… силовые методы, «недостойные звания советского милиционера».

Само собой – никто не отменял дедукции, никто не отменял тупого, тяжелого труда, когда опер обходит десятки, сотни адресов, вытаптывая один, единственно нужный, но если у тебя нет агентуры, нет жесткости и даже жестокости – ничего ты не добьешься, будь ты хоть семи пядей во лбу. Это мне объяснил старый опер, с которым меня свела мама, моя вездесущая мама. Даже будучи едва живым инвалидом, она направляла меня, подталкивала по той дороге, которую я выбрал, не позволяя свалиться в канаву и набить шишек.

Но пока мне было лишь четырнадцать лет. И я, безумный, собирался найти и покарать тех, кто напал на майора милиции. Взрослую, сильную женщину, которая однажды в одиночку вырубила подозреваемого, напавшего на нее в кабинете. Вырубила так, что его едва откачали врачи «Скорой помощи», поглядывавшие на мою маму с таким выражением, будто перед ними сидела не сорокалетняя, не очень-то и могучая женщина, а какой-то монстр, изувер, пытающий всех, кто попадает в его окровавленные руки. Это мама рассказала – смеялась, когда рассказывала. И мне было смешно. А потом, когда это подтвердил бывший опер дядя Андрей, да со всеми подробностями, – у меня мороз побежал по коже. Тот тип душил маму, и чуть ее не задушил – она успела схватить пресс-папье, и если бы не оно… сейчас я бы жил уже в детском доме.

Я не знал, где искать злодеев. Но знал, что мне нужно их найти. И узнать все, что я хочу знать.

Итак, как найти злодеев? Проще всего сделать так, чтобы они тебя сами нашли – это очевидно настолько, что ясно даже школьнику, весь мир которого сосредоточился на маме, секции бокса и школе. Именно в таком порядке.

А чтобы узнать о преступниках и преступлениях как можно больше, что надо? Почитать книжки, само собой!

Книжек у мамы хватало. Следователь без юридической литературы – как плотник без молотка. Целый шкаф специфической литературы, которую еще и не во всех библиотеках найдешь. Начиная с римского права и заканчивая комментариями к Уголовному кодексу. Все это я изучил и как мог осмыслил – за месяц – у постели мамы в больнице, дома, в каждую свободную минуту. Не просто прочитал – запомнил. Моя ненормальная голова не забывала ничего. Совсем ничего.

За ними настал черед детективных романов – всех, что я мог достать. Всех, что были дома, всех, что мне выдали в библиотеке. На них ушло недели две. Я просматривал романы, интересуясь не сюжетом, а хитросплетениями конкретных преступлений. Зачем мне «сахарные сопли» о страданиях героев, когда нужна всего лишь выжимка, соль романа – схема преступления и возможные действия преступника в соотношении с преследующим его сыщиком!