Евгений Щепетнов - Мусорщик. Мечта

Странно – почему не выгребли дотла?! А может, и не странно? Кожу пощипывает, и стены корабля слегка светятся. Радиация?! Что, сильно заражен, побоялись тут шарить? Скорее всего! Поленились дезактивировать каждую вещь, вот и результат. Это просто сокровище!

Вынырнул из шлюза и… тут же нарвался на бандюг. Человек десять, разновозрастных. Молодые, взрослые и совсем юные, почти дети. Мужчины и женщины.

Женщин меньше, и все почему-то молоденькие. Запыханные, лица потные, злые. Взрослые, видимо, отстали – бежать пришлось быстро и долго. Все-таки они базируются далеко от этого места.

Ох, что-то они слишком быстро прибежали: неужели тут где-то, рядом болтались? Наверное… И почему Ник думал, что это его неделя? Что удача его не оставила?

– Стой! – Мужчина лет тридцати в защитном комбезе вышел вперед. – Это кто у нас тут?! Сынок шлюхи?

Ник почувствовал, как загорелось лицо. Кровь прилила к щекам с такой силой, что зазвенело в ушах и заломило затылок. Мразь! Какая мразь! Как же он ненавидит этого ублюдка Сегвара!

– Хорошей шлюхи, надо сказать! Дорогой! – Сегвар довольно ухмылялся. – Драл я ее! Любит она это дело, ох любит! Визжит – аж в Городе слыхать! Только вот цену все-таки завышает – сто кредитов, за такие деньги можно девочку и помоложе найти! Лет тринадцати, а то и того младше! Хотя она и умелая, да! Обслужит – досуха высосет! Хороша, тварь!

Банда улыбнулась, захохотала.

– Слышал я, что померла. Или нет? Или ты посадил ее на цепь и сам трахаешь? А, Маленький Ник? Трахаешь свою мамашу? Я слыхал, у вас дружная семейка! Спите вместе, трахаетесь вместе! Так чего застыл, как столб? Отвечай, когда тебя спрашивают!

Ник метнулся вперед так быстро, насколько мог. Он не был самоубийцей и не собирался отвечать на всю ту гнусную хрень, что нес Сегвар. Мразный человечек Сегвар. Просто грязь. Но достаточно влиятельная и опасная грязь!

Сегвар ждал нападения и мгновенно принял боевую стойку – неуклюже, но уверенно. Внешка, да и мусорка тоже ценили силу, ловкость и умение драться. Чтобы забраться на вершину бандитской иерархии, сколотить свою группу, Сегвару пришлось многим разбить башку, очень многим. Да и потом, когда другие банды пытались подмять, тоже немало пришлось потрудиться, чтобы отстоять свое место. Поэтому рассчитывать, что Ник может победить опытного, тридцатилетнего бойца, совершенно не стоило.

Но он и не собирался. Не добежав до Сегвара шагов пять, Ник вдруг резко изменил направление и прыгнул в сторону худого мальчишки своего возраста. Тот выглядел самым слабым звеном в цепи окруживших полукругом бандитов, и Ник рассчитывал прорваться через него. Что, в общем-то, ему почти удалось.

Ударом ноги Ник с ходу опрокинул парнишку, уклонился от захвата могучей женщины лет тридцати – широкоплечей, высокой, как мужчина, и, крутанувшись на ноге, всадил пятку в солнечное сплетение третьего – парня, похожего на Сегвара, только моложе. Того буквально приподняло над почвой и швырнуло на бугор.

Дорога была свободна, и Ник со всей прыти рванул вперед, да так, как никогда в жизни не бегал! Рванул, зная, что никто из этих придурков его уже не догонит! Клокоча радостью: «Ну что, гады, съели?! Хрен вам, а не я!»

И не догнали. Догнал Ника заряд станнера, лишивший его сознания и выбивший дух. Ник как бежал, так и повалился навзничь – с открытыми глазами, вялый и сонный, как если бы ему вкатили здоровенную порцию снотворного. Станнер действовал мягко – он только лишал сознания и парализовывал часа на два – в зависимости от типа и способностей человеческого существа.

Что было дальше, Ник не видел и не чувствовал. И чувствовать начал только тогда, когда парализованные нервы начали отходить от заморозки.

Дикая, ужасная боль! Во всем теле! В ногах, руках! В животе! В паху! И это не последствия заморозки, точно! Ник знал, что после заморозки ощущения очень неприятны и напоминают то, как если бы ты отсидел ногу и в нее только что вернулась кровь. Но не боль! Не такая жуткая, дикая боль!

Несколько минут он лежал, пытаясь блокировать, подавить болевые ощущения. Боль накатывалась волнами, захлестывала, гасила сознание, но Ник не позволял себе погаснуть.

Потом он услышал голоса. Они приближались, и скоро через красную пелену в глазах Ник увидел ноги нескольких человек, стоящих прямо перед ним. Увидел, и услышал знакомый голос:

– Гляньте-ка! Шлюхино отродье еще живо! Слушайте, а может, зря мы его просто поучили? Может, надо было его трахнуть? А что, белая задница очень даже хороша! Гладкий такой, как его мамаша гладкий! Только беленький, сахарок! Кто-нибудь хочет его трахнуть? Эй, Гарти, ты любитель мальчиков – хочешь его трахнуть?

– Да ну… я люблю чистеньких, пахнущих притираниями. А этот весь в крови, в грязи! И похоже, что напустил под себя! Ну его на хрен!

– Так любого – попинай его, и тоже под себя напустит! Вот какой брезгливый, понимаешь! Ладно, хрен с вами. Не хотите так не хотите. Братец, что с ним делать будем? Грохнем? Перережь ему глотку, если хочешь!

– Нее… этой суке белокожей так просто не подохнуть! Он меня знаешь как двинул?! У меня кишки до сих пор болят! Мразь белая! Отродье чужака! Щас я ему…

На Ника посыпались удары. Кто-то его пинал – ожесточенно, сильно, норовя попасть в самые болезненные места. Ник застонал, удары сыпались и сыпались – он уже не чувствовал отбитого паха, его лицо превратилось в сплошную онемелую лепешку, ребра болели все до одного, а в животе собрался огромный комок боли и тошноты. Хоть бы потерять сознание! Хоть бы не так – мелькнула у него мысль, но мозг отказался уйти в безвременье и только фиксировал нанесенные повреждения, словно какой-нибудь корабельный мозг во время дуэли с вражеским звездолетом.

Но все когда-то кончается. И это закончилось. Снова голоса:

– Добить?

– Да хрен с ним… сам сдохнет. Мараться еще об это дерьмо! Лень. Куда он денется – голый, без еды, воды и с отбитыми кишками? Оттащим его подальше, чтобы не вонял. Нам еще кораблем заниматься. И побыстрее надо – того и гляди гости нагрянут!

– Наша же территория? Какого хрена?

– Территория наша, да кусок слишком жирный. Чую, скоро нагрянут!

– Будем драться?

– Против всех не осилим. Придется поделиться. Но поторгуемся! А пока никого нет – давайте-ка по-быстрому оттащим эту падаль и займемся делом.

– Может, его повесить где-нибудь на тропе? Мол, вот что будет с теми, кто на нашенское рот разевает! За яйца его повесить!

– Некогда, говорю! Хмм… а идея хорошая, да. Можно будет потом повесить, как с делами разберемся. Все, все, тащите! Быстро!

Ник почувствовал, как его тащат, раздирая кожу об острые камни. Он был в сознании, но вроде бы почти в отключке. И в голове билась только одна мысль: «Ну, все! Теперь – все!» Боль была, но какая-то отстраненная, какая-то странная, тупая и… старая. Так бывает – болит голова, тупо, больно, неприятно, но терпимо.