Евгений Щепетнов - Справедливости – всем

Как опера и участковые (именно их и дерут все кому не лень) должны были упредить и предусмотреть? Как должны были предупредить преступление? Да кого это волнует! На чьей территории случилось ЭТО? На их зоне? Так теперь терпи и не пыхти. Радуйся, что не отправили в народное хозяйство за твою вопиющую профнепригодность…

Справедливости ради опять нужно заметить, что увольняют тех же оперов редко и только за что-то совсем уже вопиющее. Если поймали на преступлении или если вообще перестал приходить на службу, уйдя в затяжной запой. В общем, по дискредитирующим обстоятельствам.

В основном выговорешники, задержка присвоения очередного звания – ну, в общем-то, и все. Повыгонишь подчиненных – на кого будешь списывать свою некомпетентность и глупость? Да и кто-то же вообще должен работать, в конце-то концов!

Вместе со мной служебный кабинет разделяли еще три опера: Петька Самойлов – старлей, Юра Семушкин – капитан и Федька Барсуков – тоже старлей. Семушкин из них самый старый, опытный, можно сказать, тертый калач. Хитрый – просто до безобразия. Меня в первый же день службы в отделе прикрепили к нему на стажировку. Нет, она официально не называлась стажировкой – перевели, так работай как все! Никаких тебе скидок! Но при этом начальник розыска Татаринов прекрасно понимал, что я ни уха, ни рыла не смыслю в тех документах, которые положено уметь составлять обычному оперу. Что участковый заточен совсем под другое – пьяные дебоши, мелкие хулиганы, алкаши всех видов и венец всего, как вишенка на торте, протоколы на граждан, выливающих на улицу продукты своей жизнедеятельности. Помои, проще говоря. И преступлениям в моей жизни если и было место, так только своим. Потому толку от меня – как от козла молока. И судьба моя на следующие три месяца – бегать с поручениями наставника да слушать его умные речи.

Вот и учил меня Семушкин, что и как нужно заполнять. С тоской учил, с раздражением, но честно дал мне то, что положено знать каждому оперу. Благо, что я схватывал с ходу и повторять дважды мне не приходилось. Ну и гонял по своим делам: кого-то опросить, что-то выяснить, что-то отнести. Мальчик на побегушках, ага! Одно хорошо – на дежурство пока не ставили. Не доверяли. Или это плохо?

Кстати сказать, с тех пор как я связался с Сазоновым, я вообще феноменально поумнел. Памятью и раньше не был обижен, но теперь мог легко, на слух запомнить длинные куски текста, совершенно неудобоваримые для произношения. Мне легко давались языки, и я по настоянию того же Сазонова за считаные недели изучил английский, а потом, в такие же короткие сроки, – французский и немецкий. Произношение, конечно, было «рязанское», но я понимал слова собеседника и худо-бедно мог построить фразу на этих языках. То есть изъяснялся без словаря. И читал без него! С письмом было похуже, но составить понятную записку я мог. Если бы позанимался немного больше – и эффект был бы выше. Но зачем мне языки? Я вообще никогда не стал бы их изучать, если бы не Сазонов, потребовавший это в приказном порядке.

Когда я вошел в кабинет, в нем в одиночестве сидел Петька Самойлов, парень моего возраста – небольшой, круглолицый, крепенький, как боровичок. Он был… никакой. Ни злой, ни добрый – просто никакой. По большому счету он был таким же «случайным пассажиром», как и я. Я некогда пошел в участковые – за квартирой, когда вдруг пошла такая волна, что решили размножить «анискиных», заманивая на должность участкового людей со стороны, «от сохи», обещая им вожделенное жилье. И, само собой, всех благополучно с жильем прокинули. И если я сумел приспособиться к ментовской жизни, став костью от кости серых мундиров, то Петька как был, так и остался шустрым барыгой, устраивающим какие-то свои темные и даже грязные делишки. Вроде как на его жене числились ларьки и магазинчики, где точно, я не знаю, да и знать не хочу. И похоже на то, что держался Петька в милиции только потому, что ему нужно было прикрывать свой бизнес красными корочками. И не выгоняли его потому, что, во-первых, он умел составлять совершенно замечательные бумаги, из пальца высасывая и рапорты доверенных лиц, и рапорты о проведенных разыскных действиях. А во-вторых, похоже, что он хорошенько подмазывал вышестоящее руководство, потому эта самая липа прокатывала у него на раз. Его не трогали.

Откуда я все это узнал? Ну все-таки не первый год в ментовке, кое-что да понимаю в службе. Вижу, слышу, понимаю с полунамека сказанное и несказанное.

Именно Петька скинул мне самые поганые, давным-давно протухшие дела. Например, дело об убийстве парня, которого забили арматурой на окраине города, почти у своего дома.

Шел себе парень да шел, вечер, хорошая погода – чего не шагать-то? Но кому-то не понравилось его лицо. Или понравился сотовый телефон, который парнишка купил совсем недавно. Ну и отфигачили его обрезками стальной арматуры, которой в этом рабочем районе больше, чем грибов в хорошем лесу. И умер парень – умница, отличник, программист, аспирант университета. На самом деле хороший парнишка – о нем никто из знакомых ничего плохого не сказал. И вот какая-то мразь взяла и прервала его жизнь. А ведь мог он изобрести что-то такое важное, что перевернет жизнь людей. Или жениться и сделать ребенка, который осчастливит человечество. Или… да вообще – много чего хорошего мог сделать, если бы какая-то тварь не разбила ему голову грязным ржавым прутом!

А вот еще: шла женщина по улице с работы домой. И кто-то воткнул ей в спину нож. Узкий такой нож, заточку. По раневому каналу ясно, что это было нечто, похожее на стилет. За что убили, почему? Кошелька нет, телефона нет. Вот за то, видать, и убили.

Женщине сорок лет, учительница истории. Никто ей не угрожал, никто не обещал ее «наказать» за издевательство над учениками и за выставленные им плохие отметки. Безобидное, как божья коровка, существо, ползающее по миру тихо, беззлобно и незаметно. И вот – погибла.

И, само собой, как и в случае с пареньком-программистом, абсолютный висяк. Такие дела если и раскрываются, то только по горячим следам (поймать прямо над жертвой) или случайно – эти уроды-злодеи начинают болтать по пьяному делу, хвастаясь своими «подвигами». А когда их собутыльников берут и настоятельно советуют сдать все преступления, о которых они знают, действуя убедительно и жестко, то они рассказывают все, что знают о болтуне.

По этому поводу мне вспоминается фильм «Рожденная революцией», где старый спец-полицейский рассказывает о том, как в прошлые времена добывали признание у подозреваемых. Мол, вызывает следователь двух дюжих полицейских и начинают те подозреваемого бить, требуя, чтобы он рассказал все, что знает обо всем. Герои фильма, начинающие милиционеры, тут же возмутились, сказав, что это «не наш метод», но на самом деле сюжет этот – чушь собачья. Ничего не изменилось с тех самых времен. Только бьют не так откровенно. Официально – совсем не бьют. Только почему тогда стулья в кабинетах не имеют спинок и сиденья у всех у них оторваны напрочь?