Ярослав Гжендович - Владыка Ледяного сада. Носитель судьбы

Он выпрямляется и снова отпивает, а потом смотрит на нас по очереди, словно ожидая оваций. Сильфана не выдерживает.

– Ты все еще сидишь на пляже? – спрашивает она ядовито и демонстрирует ему широкую зубастую улыбку.

– Около одного из кораблей на дне залива лежала лодка, – продолжает Грюнальди. – Маленький долер, что возят на борту, чтобы подплывать к берегу, когда невозможно причалить или вытянуть на берег корабли. Они пробили дно, но было там неглубоко. Мы сумели его достать, потом я нырнул еще несколько раз, нашел пару досок, гвозди, со дна корабля мы содрали немного смолы и подлатали долер настолько, что удалось на нем уплыть. Это было безумие, но мы были готовы сделать все, чтобы спастись с проклятого острова. Лодка чуть протекала, но наша латка держалась. Несколько дней мы шли только на веслах. Потом однажды ночью умер Сивальди: он все сильнее кашлял кровью. Я отдал его морю и поплыл дальше. Потом причалил к какому-то небольшому острову, где в расщелину собиралась пресная дождевая вода. Ел яйца чаек, морских улиток, собирая их на берегу. Через несколько дней меня забрали оттуда ловцы моржей, что возвращались своим кораблем в Землю Грифонов с грузом шкур, ребер, клыков и жира. Они были так потрясены моим жалким положением, что даже не забрали остатки серебра в моем поясе и меч. Зато накормили меня и напоили, а один из них перевязал мои раны. Таким-то образом я и вернулся – один – домой, и таков-то он, остров Ледяного Сада, куда мы теперь плывем.

Опускается тишина.

А потом все вопросительно смотрят на меня. Я пыхаю трубочкой и некоторое время ощущаю в голове пустоту. Расчудесно. Тишина делается тяжелой.

– Хорошо было бы знать, как так случилось, что на тебя не подействовали чары Ледяного Сада, – говорит Спалле.

– А ты когда-либо болел от еды, которую остальные нахваливали и ничего дурного не ощущали? Или от обычного запаха цветов или трав? – спрашиваю.

Грюнальди пожимает плечами.

– Я муж в расцвете сил. Я не одного перепью и не с одним справлюсь в схватке, и не стану сбегать от девки, а то и двух. Было у меня и время набраться ума-разума. Но знаете, как говорят: если муж перестал быть юношей и утром ничего у него не ноет, значит, ночью он помер. Я ем то же, что и все, а если потом ноет у меня брюхо, то так же бывает и с другими. Я не заметил в себе болезней, которых нельзя было бы объяснить тем, что я перемерз, перепил или переел, – как и тех, что не миновали бы после заговора от мудрой бабы, трав, огней и хорошего сна.

– А что с теми, кто остался на перевале или пошел в горы? – спрашивает Сильфана.

Грюнальди качает головой:

– Пару-другую из них я заметил в битве, но там была такая толчея, что мне могло и примерещиться. А потом ни одного из них я не видел. Думаю, что они пропали так же, как и те, кто остался на пляже. Забрали их Ледяной Сад и Люди Вулкана.

– А ты и прочие чувствовали себя странно в самом начале, едва только прибыли на остров? – спрашиваю я, крутясь по кают-компании в поисках того, что могло бы сойти за пепельницу.

– Нет, – отвечает он сразу же. – Только когда мы вошли в долину Ледяного Сада. Причем – не сразу.

– Значит, нам хотя бы известно, что туда идти не стоит, – говорит Сильфана.

– Корабль привезет нас, куда пожелает, – говорит Спалле. – И причалит туда, куда захочет Песенник с вулкана, тот, с сосульками на голове.

– Потому-то нам нужно достать лодку, – говорю я. – Причем раньше, чем мы выйдем в море. Кроме того, нужно будет что-нибудь придумать. Нас только пятеро. Что бы ни происходило, выживем мы лишь в том случае, если окажемся ловчей других.

– Ну, пока что удается нам не слишком-то, – мрачно заявляет Грюнальди. – То есть с Песенниками.

Замечает мой взгляд и вскидывает руки. На кончике языка у меня замирает: «Я никого силой не тяну», но Спалле успевает первым.

– Можешь сойти, – говорит. – На Драгорине берега близко, хватит прыгнуть за борт.

– Покусываешь при первой возможности, – ворчит Грюнальди. – Я не закончил, и плохо нам будет, коли не сумеем договориться. Хочу сказать, что самое время нам найти способ на тех Песенников, потому что начинает подниматься вьюга. И лучше будет, если ты, Ульф, научишься деять, как они.

– Все мне об этом говорят, – отвечаю. – Стараюсь, но это не так просто. Это вам не на флейте играть!

– Ты получил то копье, – внезапно начинает перечислять Сильфана. – Вылез из дерева, два раза вырвался у него из рук. Учил тебя тот, что обитал в пещере. Сумел ты сделать так, чтобы мы все в один миг перескочили в страну Змеев. Ты убил железного краба укусом магической осы. И все еще не веришь, что ты – Песенник.

– Я над этим работаю, – отвечаю я устало и отрываю себе кусок мяса. – Пока что у меня проблемы с метанием молний из рук. Но по очереди: сперва лодка. Потом нужно вообще доплыть и – ты права – что-то выдумать по дороге. Поймите: я обучен оружию и выслеживанию. Я умею справляться с тем, что я понимаю. А песен богов я не понимаю. Это не так просто, мол – подумал о чем-то и получил.

Я слушаю и с раздражением слежу за облачком пара, которое вырывается у меня изо рта. Я с кораблем не могу справиться, а они хотят, чтобы я превращал камни в гусей.

Я поднимаю решетку и всовываю руки в темноту. Вниз свет проникает сквозь плетение в плитах над головой. Я вижу шпангоуты и темную воду, отекающую борта, странные жилы и сосуды, вьющиеся в киле и стенах зеленоватые проблески. Я замечаю пиллерс с растопыренными, утопленными в корпус корнями, как ствол дерева; рядом другая вытянутая форма, в которой что-то движется. Я ударяю в это нечто и пробуждаю колючее змеевидное создание, которое, вырванное из дремы, начинает светиться зеленоватым блеском, будто миниатюрная молния. Наверху раздаются крики и топот.

– Все нормально! – кричу я. – Я просто зажег свет.

Камера под палубой почти пуста, вдоль бортов тянутся лишь ряды овальных емкостей, маячат еще какие-то продолговатые формы, едва видные и с носа, и с кормы, из киля торчит вверх цилиндрический аквариум, который я миг назад пробудил, ну и есть еще большой картофелеподобный предмет, распертый на воткнутых в дно корабля изогнутых ножках. Он пузатый, создан из куда более матового и непрозрачного материала, чем остальная часть корабля, и напоминает огромную дыню, или, возможно, луковицу, что заканчивается вросшей в палубу трубой, похожей на перья порея. Но самое важное, что на выпуклом боку находятся две пары дверок, размещенных одна над другой. Я бывал в скансенах. Знаю, как выглядит печь.

Я отворяю верхние дверки и вижу внутри камеру с ажурным полом, ниже вторая камера, в которой лежит горсточка серой пыли. Зольник?

А потом я обыскиваю емкости, стоящие вдоль бортов, в поисках какого-то топлива. Подозреваю, что оно не будет напоминать ничего привычного. Наверняка здесь не найдется дров или древесного угля, ничего, что может продиктовать логика. Чувствую, что идя методом проб и ошибок, закончу, пытаясь поджечь колбасу или запасы мыла.