Мария Стрелова - Метро 2033: Призраки прошлого

Дима трясся, будто в ознобе, всхлипывал, но внутри у него росла и крепла уверенность, которая могла бы стать готовностью к жертве.

– Нет… – едва слышно выговорил он, давясь рыданиями.

Геннадий ударил его по лицу, потом еще и еще.

– Паршивец! Диверсию задумал? – рычал Доктор Менгеле, сопровождая каждую фразу звонкой пощечиной. – Сколько сил в тебя вложено, а ты вот как? Проси прощения, дрянь!

– Нет! – Дима попытался закрыть лицо руками.

– Не смей! В глаза смотри, подлец, кто тебя надоумил? – учитель наотмашь ударил его по тыльной стороне ладони, потом снова по щеке.

Геннадий толкнул ученика на пол и избивал ногами, беспомощного, жалкого.

– Знаю кто, Алексеева, будь проклята эта дура, больше некому! Говорил я Андрею – на цепь ее и в камеру, нет же, помощница, разумный человек, как же! Что она тебе наплела? Отвечай! – кричал он, брызгая слюной. Его глаза были совсем дикими.

Дмитрию было жутко. Он видел своего учителя таким не раз, когда кто-то отказывался исполнять его приказы, но всегда был по другую сторону баррикад, рядом с ним, как соратник. Теперь он стал врагом.

Юноша будто увидел себя со стороны – как он сам, с перекошенным от злобы лицом, мог ударить того, кто осмелился ему возразить. Бил, потому что мог, считал, что имел на это право. Теперь он сам стал жертвой, и в искаженном, полном жестокости лице Доктора Менгеле он узнавал себя. И от этого становилось еще хуже.

– Почему?! Зачем вы сделали из меня чудовище?! Почему?! – выкрикнул он, выплескивая наружу боль и раскаянье.

Геннадий на мгновение замер, сделал шаг назад, сверху вниз глядя на своего ученика.

– Я сделал? Ошибаешься, мальчишка, ты сам стал таким, добровольно, – прошипел он.

– Я выполнял ваши приказы! Всегда, безоговорочно! Зачем вы сделали это со мной?

Доктор Менгеле сощурился, опустился на корточки рядом с ним.

– Сколько времени я потратил на тебя, маленький ты мерзавец… – разочарованно протянул он. – Сколько раз объяснял тебе, что мы трудимся на благо выживания. В нашем деле нет места жалости и бабским соплям, и вот, когда я научил тебя всему, что знал сам, возвысил тебя до небес, над всеми жителями бункера, ты бросаешься упреками. Знаешь, мне обидно, что мой лучший ученик, практически научный гений, стал мне врагом, решил ослушаться. Слишком много ресурсов вложено в тебя. Но ты будешь жестоко наказан, если я не услышу слов раскаянья и просьбы о помиловании. Мне будет жаль не тебя, а лишь своих сил, хотя, признаюсь, я разочарован и даже несколько огорчен тем, что мне предстоит искать нового человека, который вряд ли будет так талантлив, как ты. Но уясни для себя, щенок: я сделаю так, чтобы ты умолял о смерти, но ты будешь жив еще очень долго. Проси прощения сейчас, и мы забудем об этом.

В голосе ученого сквозило разочарование, смешанное со злостью. Не стоило рассчитывать на милосердие.

Дмитрий закрыл глаза, не желая видеть и слышать. Здравый смысл подсказывал ему, что сейчас нужно встать на колени и признать свою ошибку, и все будет так, как раньше. Но что-то внутри противилось этому, не давая сказать нужных слов. Перед глазами стояли изувеченные фигуры его подопытных. Юноше казалось, они рядом, поддерживают его, и становилось легче не отступить, не отказаться от внезапно открывшейся истины, окончательно переступив черту.

– Не хочу. Простите за то, что предал вас, учитель, но то, что мы натворили, – за гранью разумного. Это не наука, не выживание, это сумасшествие и дикость. Делайте, что хотите, но я больше не с вами, – тихо сказал Дима и сжался, ожидая удара.

Доктор Менгеле брезгливо ткнул его носком сапога.

– Вставай. Я даю тебе ночь на раздумья, спать ты сегодня не будешь. Посидишь в карцере, подумаешь, что можешь потерять. Захочешь вернуться – я дам тебе успокоительного, ты выспишься, и мы забудем это недоразумение. Откажешься – пеняй на себя.

Из-за двери появился конвоир, Геннадий тихо отдал ему приказ, и Дмитрия увели. Перед его глазами все плыло, на лице наливались кровью синяки. Страх не ушел, но прежнее отчаянье становилось уверенностью и готовностью искупить свою вину страданиями, пройти очищение болью и погибнуть как мученик. Юноша уже считал себя приговоренным к смерти, а внутри росла решимость идти до конца.

Солдат втолкнул его в карцер, бросил рядом серую рубашку заключенного с нашитой белой полоской-номером.

– Триста четырнадцать… – одними губами выговорил Дмитрий.

Он знал, что нужно делать. Кому, как не ему, были лучше всего известны порядки, которые он сам так требовал соблюдать от несчастных пленников его и Доктора Менгеле?

Юноша стянул с себя рубашку, расстегнул ремень. Ему вдруг стало до слез жаль отдавать пряжку в виде руки скелета, хулиганскую штуку, которую он случайно нашел на поверхности в одну из первых экспедиций, и больше с ней не расставался. Но если спрятать – отберут силой, и снова будет больно…

Дима осторожно погладил пряжку пальцем и бросил ремень на пол. Это конец. Ему показалось, что этим жестом он лишил сам себя последней надежды на спасение. Всеобщее почтение, основанное на страхе, хорошая еда и чистая постель остались в прошлом, за дверью его тюрьмы, а ему – серая форма заключенного с нашитым номером, холодные бетонные стены крохотной каморки и бесконечная пытка до конца его недолгой жизни.

– Встать! Номер! – гаркнул солдат, заглядывая в карцер.

Молодой ученый тоскливо взглянул на него, но не нашел в глазах тюремщика сострадания. А ведь когда-то они были приятелями. Когда-то. Еще вчера.

– Номер триста четырнадцать, – четко выговорил Дмитрий. Ему нужно было время, чтобы подумать о своем положении. Он мог получить передышку, только безоговорочно выполняя команды часового. Возможно, тогда его оставят в покое.

Солдат забрал его одежду и захлопнул дверь. Юноша остался один в темноте и тишине, привалился к стене, покачиваясь на волнах боли.

Нужно было решить, что делать дальше. Хотя, впрочем, какой в этом смысл? Где-то в глубине души Дима принял решение еще утром, когда встретился с Мариной в коридоре.

Один. Совершенно один, для всех чужой. На жителей бункера он всегда смотрел свысока, не считая их равными себе. И теперь, когда он упал с пьедестала, они с радостью плюнут в него и растопчут.

Остальные… О, они будут мстить. Человеческого сострадания в них уже не осталось, каждый сам за себя, этого так старательно добивался Доктор Менгеле, а вместе с ним – его ученик. Разделяй и властвуй. И с этой задачей они прекрасно справились. Эти люди порвут своего мучителя голыми руками, если Геннадий Львович решит оставить его с ними наедине. Но глупо было бы рассчитывать на такую простую смерть.

Те, кто остался в лабораториях, слишком слабы и измучены для мести, но и они не подадут руки бывшему ученику сумасшедшего ученого.