Владислав Выставной - Метро 2035: Крыша мира. Карфаген

Людям не нужна была надежда. Им нужен был их темный, душный, зато сравнительно теплый и удобный, как разношенные ботинки, мирок. Его они не променяли бы на пугающие перспективы. Если, конечно, сама жизнь не дала бы под зад увесистого пинка.

То, что он наблюдал, было похоже даже не на тот самый жизненный пинок – это было натуральное избиение ногами, с кровавым месивом и отбитыми почками. И дело теперь было, наверное, не в тупом человеческом упрямстве. Просто бывает так, что, вместо того чтобы бежать, искать спасение, люди впадают в ступор, когда отчаяние берет верх над здравым смыслом.

Больше всего он боялся заразиться ощущением безнадежности, охватившим задыхавшиеся от перенаселенности уровни. Если раньше он был здесь кум королю, ногой открывал все двери, забыв, что такое нужда, то теперь желудок у него сводило голодными спазмами.

Пустой карман, правда, чуть утяжелила единственная монета в десять фрамов – негусто по нынешним временам, учитывая резко взлетевшие цены на жратву. А набить брюхо было бы очень кстати – он двое суток ничего не ел, пробираясь тайными тропами из дальних секторов. В Центральном же секторе, куда он направлялся, этой увесистой монеты могло не хватить и на пустую лепешку, не говоря о начинке из грибов и крысятины.

Однако десять фрамов могли увеличиться самым удивительным образом – если владеть кое-какими полезными приемами.

Самое время было заглянуть в притон.

Здесь играли в «очко».

Заведение самого низкого пошиба нашлось на границе сектора, и, как водится, находилось оно в неучтенной норе, продолбленной в нарушение техники безопасности между двенадцатым и одиннадцатым уровнями. Пробили эту грязную червоточину в скальной породе, видимо, совсем недавно. В последнее время из-за наплыва беженцев из дальних секторов проблема перенаселения заставила карфагенцев стихийно изменять принятую здесь стройную систему уровней. Неспроста этих опасных захватчиков неучтенных объемов пространства прозвали «термитами»: они точили гору, как насекомые, превращая монолит в зыбкую трухлявую массу. Помимо всего прочего, это грозило обрушением незаконно выгрызаемых в толще горы пространств. Но, видимо, у Директории не оставалось уже сил контролировать демографические процессы, набиравшие все более стихийный характер.

Сейчас это меньше всего волновало Змея. Он надеялся сорвать куш.

– Разменяешь десятку? – спросил он у человека за импровизированным карточным столиком.

Тот ловко манипулировал карточной колодой, выполняя роль крупье или, применительно к данной версии «блэк-джека», – банкира. Азартные игры в Центральном секторе были запрещены, но всегда культивировались под опекой группировок неприкасаемых. Теперь же пришлые занимались этим самостоятельно, даже не думая отстегивать полагающийся процент в общак. Совсем страх потеряли.

– Мелко плаваешь, – отозвался банкир, оглядывая Змея с головы до ног. – Бармен берет вещи под залог. Куртец у тебя ничего. Кожа? Натюрель?

– Натюрель. Только куртец мне еще пригодится. Начну все-таки с десятки. Так разменяешь?

Банкир молча, с кривой усмешкой взял у Змея десятку и выдвинул перед собой столбик мелких монет. Сообщил:

– У меня минимальный вход – пять монет в банк. С твоим можешь рассчитывать на один тур.

– Идет, – отозвался Змей.

Банкир был похож на черта, чудом вырвавшегося из преисподней сквозь щель в мясорубке: изрезанное шрамами черное лицо, единственный выпученный, налитый кровью глаз, торчащие в стороны клочья грязных серых волос, руки со следами ожогов, на одной из которых не хватало пальцев. При этом одет он был с вызывающим бродяжьим шиком: видавший виды твидовый пиджак, некогда белая рубашка и самая натуральная «бабочка», лоснящаяся непонятным оттенком сиреневого. Что поражало больше всего – на грязных манжетах, торчавших из коротковатых рукавов, у этого типа были самые настоящие золотые запонки со сверкающими камешками. Может, золото и камни были фальшивые, но это не отменяло странного, совершенного неуместного здесь стиля, невольно вызывавшего уважение и оторопь. Хотя опытный взгляд посредника сразу отметил чуть оттопыренный карман пиджака. Заточка, нож, а то и ствол у этого красавца наверняка были под рукой. Сам же типаж банкира не давал повода усомниться: этот пустит клиенту кровь не задумываясь. Так что запонки не должны были никого вводить в заблуждение.

Банкир тоже сразу оценил клиента, сверкнув взглядом по татуировкам на щеках Змея, но виду не подал. Был он не из местных, во всяком случае, Змей видел его впервые. Но знаки неприкасаемого на лице посетителя крупье были наверняка известны. И то, что этот щеголь вел себя так дерзко, означало лишь то, что чужаки уверились в своей безнаказанности. Потеря устоявшимися группировками контроля над уровнями грозила новым кровавым переделом. Голодранцы с окраин не соображали, во что лезут, а потому не знали страха и не имели представления о понятиях неприкасаемых. Среди пришлых было полно беспредельщиков, готовых убивать за кусок хлеба и первую понравившуюся вещь. Сами они дохли как мухи от рук таких же беспредельщиков, но другим от того было не легче: с нарастанием проблем «сносить крышу» стало у многих, и привычные для неприкасаемых методы устрашения грозили в скором времени перестать работать – любая мать за своего ребенка способна перегрызть горло самому страшному бандиту.

Тем не менее, сейчас крутить носом со своей жалкой десяткой Змею не приходилось. Он следил за ловко мелькавшими пальцами банкира. Этот тип свое дело знал.

Колода со смачным треском легла на покрытый грязным сукном стол рядом с банком из десяти монет.

– Сдвинешь?

– Сдавай, – спокойно сказал Змей.

Банкир сдал по карте. Змей посмотрел. «Семерка». Положил монету, сказал:

– Еще.

В банк ушло еще две монеты. Крупье сдал ему последовательно «десятку» и «короля».

Чистое «двадцать одно».

У франта оказалось «двадцать», и Змей сгреб банк, став на восемь фрамов богаче. Невесть какое богатство, конечно, но лицо у банкира вытянулось, хоть он и пытался демонстрировать равнодушие.

– Повторим? – предложил клиент.

И положил в банк столбик из десяти монет. Крупье с кривой улыбкой ответил, пополнив банк до двадцати.

Второй тур также остался за Змеем. Это была чистая удача, которую он до поры до времени берег самым суеверным образом, играя на деньги лишь в крайнем случае. Сказалась школа старого «каталы» по прозвищу Свищ, который использовал его, еще сопливого мальчишку, для отработки своих грязных приемчиков. Иногда этот опыт очень даже пригождался.

Справа присел шустрый грязноватый мужичонка с бегающими глазами, до этого дувший в углу какое-то пойло из плохо обожженной глиняной кружки: