Генри Барс - И больше никого… Новая фантастическая повесть

Его трудовые обязанности, чего греха таить, можно было назвать интересными с большой натяжкой, да и то разве что по сравнению с совершенно серыми и однообразными функциями его коллег. Так что эти внезапно возникшие отголоски теплых чувств к работе, скорее всего, объяснялись не проснувшимся к ней интересом. Вполне вероятно работа стала неким островком стабильности в море жизненных неурядиц, обрушившихся на Генри в последние несколько лет. Умом он понимал, что жаловаться на жизнь – грех, тем более ему. В семье все здоровы, слава богу, зарплата немаленькая, машина почти новая. Вот только с квартирой несколько не повезло – спустя год после покупки неожиданно начались отвратительные споры с бывшими собственниками, да и сама квартира куплена была в ипотеку. Конца и края этим проблемам не предвиделось. А Генри к тому же абсолютно не чувствовал в себе ни сил ни желания бороться и решать даже мелкие жизненные неурядицы. Как сказал один из немногих его друзей – дипломированный психолог, кстати – здесь налицо типичный случай кризиса среднего возраста. Человек считает, что огромные усилия, приложенные им в течение жизни для улучшения качества этой самой жизни, отнюдь не соответствуют наблюдаемому результату.

– Ты не волнуйся! – с ехидной улыбкой просвещал его этот дружок. – Такой кризис наступает практически у всех. Все мучаются, все страдают, а потом привыкают – многие. И только некоторые берут себя в руки и что-то в своей жизни меняют.

Что-то поменять хотелось очень, однако всепоглощающая лень, неизвестно откуда выползающая по окончании рабочего дня, не позволяла предпринять ничего, кроме приготовления ужина, помощи ребёнку по урокам и тупого времяпрепровождения в социальных сетях. Эта самая лень сковывала по рукам и ногам не хуже наручников и ремней. Генри, по своему собственному самокритичному мнению, относился к тому невесёлому большинству серых и унылых инфантильных дядечек около сорока лет и больше, которым суждено просто смириться со своей участью и привыкнуть к перманентно-тухлому существованию. Не так давно в одной из популярных юмористических телешоу Генри услышал и взял на вооружение довольно пошлый, но видимо модный нынче термин «унылое дерьмо» по отношению к неинтересным и бесперспективным людям и со свойственной самокритичностью признался сам себе, что вполне соответствует этому определению.

Тем не менее, в своем нынешнем, прямо скажем нездоровом, душевном состоянии Генри откопал и один неслабый плюс, по крайней мере, нечто, ему самому казавшееся плюсом. Недаром говорят знающие люди, что нынче нет психически здоровых людей, есть только недообследованные – своим открытием Генри предусмотрительно не спешил делиться ни с кем. На днях, предаваясь очередному приступу депрессии, холя его и лелея, обреченно задыхаясь от осознавания бессмысленности, бренности и абсурдности бытия, он с удивлением обнаружил, что при мысли о неотвратимости смерти и о конечности земного существования, в душе его разливается приятная волна тепла, напряжение отпускает, сердце успокаивается, пальцы рук больше не сжимают неосознанно подлокотники кресла и не отбивают дробь по столешнице. И тепло это было чем-то действительно подлинным, реальным на уровне кинестетики, чувство это не содержало никакой рисовки и фальши. Генри осознал вдруг, что совершенно не боится своей смерти, наоборот, думает о ней как об избавлении и неотвратимости покоя. Как говорится, восход, закат и дембель неизбежны. Эта мысль согревала душу, хотя и чувствовалось в ней что-то кощунственное и не совсем честное. Тут же вспомнилось банальное «я не боюсь смерти, потому что никогда с ней не встречусь: я есть – смерти нет, смерть пришла – меня уже нет» и пелевинские попытки разъяснить суть дзен-буддизма широкому кругу читателей.

С другой стороны это странное заигрывание с костлявой старухой, это смирение с неизбежностью, безусловно, являлось уникальным ресурсным состоянием психики. Ты, как японский самурай, считающий себя уже мёртвым, не ведаешь страха, спокойно служишь своей вере, твёрдо гнёшь свою линию. И ничто не способно поворотить тебя вспять, и ты просто не способен на подлость – ибо зачем? Ты как скала, тебе лично ничего не надо, и ты не просто осознаёшь, что покидая этот мир, унесёшь с собой лишь память, ты уже получил всё, что было суждено.

Так или иначе, своему другу-психологу Генри ничего об этом своём открытии не рассказал. Вдруг он поймёт душевное состояние Генри как стремление к суициду или воспримет рассказ несерьёзно (либо наоборот слишком серьёзно), а пускаться в долгие разъяснения, доказывая недоказуемое, совершенно не хотелось. Как не хотелось и ронять мнение о друге, даже в своих собственных глазах.

На работе сегодня царило приподнятое настроение. Сквозь суровую серьезность лиц коллег, неофициально входящую в дресс-код, всё чаще просвечивали улыбки, из офисных буфетов доносился женский смех. На завтрашний субботний вечер был намечен предновогодний корпоративный праздник в роскошном развлекательном центре с приглашением отечественных и зарубежных звёзд эстрады, с обильным угощением и не менее обильными возлияниями. Дамы обсуждали свои будущие наряды, мужчины прикидывали, а не организовать ли after-party в более узком кругу. Всех интересовал вопрос наличия парковочных мест, и как потом добираться домой на автомобилях «в таком состоянии».

Бизнес-план в этом году успешно перевыполнили, причем сделали это заранее, без излишней предновогодней нервотрепки. Народ ожидал немаленькую новогоднюю премию, прикидывал, на что её потратить или как поудачнее вложить. В кулуарах ходили слухи о «лишенцах» – поговаривали, что целому отделу срежут выплаты на тридцать процентов. Короче говоря, люди варились в приятных предновогодних ожиданиях, обычных и привычных для москвичей, но совершенно непонятных и недоступных жителям провинции.

После обеда Генри попивал чай со свежей мятой и мёдом прямо на своем рабочем месте, лениво просматривая ленту новостей, щурясь от яркого света широкоформатного монитора – головная боль, прячущаяся с утра, всё же его настигла. Ну ничего, две дешёвые таблетки, запитые чаем, и через полчасика всё будет в норме, надо было с утра их принять, но лучше уж поздно, чем никогда. Новенькая сотрудница Катя за соседним столом готовила поздравительные открытки для клиентов. Ей надо было исхитриться и впечатать текст поздравления в узкий и жёсткий бланк открыток, которые принесла из хозчасти ее начальница. Работа была в самом разгаре, у Кати что-то наконец стало получаться, и она периодически каким-то детским движением откидывала чёлку в сторону, так что становились особенно заметны её разрумянившиеся от служебного рвения щёки. «Ничего так девочка, симпатичная», – глядя на это чудо природы, уже не скрывая своего внимания, в который уже раз отметил он, впрочем, как и большинство его коллег мужского пола и даже некоторые сотрудницы пола женского. Эта Катя, под предлогом неважного знания Москвы, только что ненавязчиво и как-то вполне естественно договорилась с Генри встретиться с ним завтра у метро и доехать до развлекательного центра вместе. Он не позволил мысли о том, что за ненавязчивостью и естественностью зачастую скрывается высший профессионализм, надолго задержаться в своей голове – оставим рефлексии для неудачников.