Вера Огнева - Когда проснется Марс

Мир за лобовым стеклом крутился, слился в желто-бурое пятно. Луций ударил по панели, провел ключ-картой по считывателю.

Глухо.

Исправная система посоветовала бы ему катапультироваться. Но она не была исправна. Она мертво молчала.

Уже стали видны верхушки небоскребов – светлые квадраты в шахматном порядке.

Луций затянул ремни, наспех проверил, застегнут ли костюм. Дернул рычаги эвакуации по обе стороны от себя. Купол кабины стрельнул в сторону, навалились шум и ветер, и Луция выдернуло вместе с креслом. Ускорение размазало его по сиденью, кожа на щеках лопнула от перепада давления.

Ещё толчок.

Кресло отцепилось и подбросило Луция в воздух. Раскрылся парашют – Луций не слышал хлопка, оглох еще в кабине. Стропы впились в плечи. Двигатели-доводчики не работали, и пришлось планировать на ветру.

Мимо стальным дождем неслись другие корабли. Внизу, где они приземлялись, расцветали взрывы. Один осколок зацепил плечо, и Луций задохнулся от боли. Мир кружился, полосы на парашюте кружились, кружилась голова…

И всё стихло.

Откуда-то слышен назойливый писк. Он пульсирует в такт биению сердца.

Пи-ип.

И снова.

Пи-ип.

Малая часто дышит. Это больно, но медленнее она не может – воздух густеет. Заканчивается.

Она открывает глаз.

Кругом все белое, яркое. Белые стены, по которым бегут непонятные символы. Белые тонкие пластины, которые нарезают комнату равными частями. По ним тоже бегут столбцы знаков. Под пальцами холодный камень, гладкий как стекло. Запястья и щиколотки притянуты к нему ремнями. Наверху кружат и слепят световые шары.

Над ней склоняется кудрявый юноша с ямочкой на остром подбородк, в черной форме с воротником-стойкой. Лицо незнакомое, а глаза будто принадлежат ей самой: светло-серые, почти прозрачные, чуть вытянутые к вискам. Он смотрит и улыбается.

Странно, но в его улыбке нет тепла.

– С возвращением, бел агии.

Легкий акцент. Имперский в исполнении незнакомца звучит плавно и тягуче. Каждое слово, как белый крем.

Малая хочет спросить, зачем нужна капсула, в которой она лежит? Что за корабль, и мимо какой системы они летят. Где она? Кто она? Но в горле клокочет хрип, будто крошки перекатываются, а язык высох и прилип к нёбу. На щиколотках и запястьях ремни. Они впиваются в кожу все сильнее.

Нужно сказать, чтобы их ослабили.

Нужно сказать.

Малая хрипит, вращает глазами. Кудрявый юноша над ней продолжает улыбаться. Его пухлые губы блестят, как помадой намазанные.

– Зовите меня Арий, – говорит он.

– Я – капитан этого корабля, – говорит он.

– Я могу вам чем-то помочь? – говорит он.

Да! ДА! Ослабить чертовы ремни!

Они передавили руки и ноги так сильно, что те онемели. Кожа тянется, рвется. По пальцам и щиколоткам бегут струйки крови. Теплые, быстрые.

Малая кричит.

– Я не понимаю, – отвечает Арий.

Улыбка, блеск ртутных глаз.

Кости трещат.

– Не понимаю. Прошу, повторите.

Малая кричит снова. Бьётся, извивается на ложе, но все тщетно.

Громкий хруст, вспышка боли…

Малая заметалась в ремнях безопасности. Датчики среагировали на движение, и крышка капсулы зажглась тёплым светом. Где-то далеко, во многих отсеках от неё, встрепенулись инферио. Они беспокоились всякий раз, когда ей снились кошмары, хотели защитить, убаюкать ее боль. Приставучие, как дети. Их забота не была приятна, она больше напоминала заботу паразита о хозяине.

Малая с трудом выловила себя из потока их сознания. По кусочкам – как делала после каждого пробуждения – собрала цепочку воспоминаний, ведущих к настоящему моменту.

Она – имманес, генетически измененный подвид «помнящая». Беа ар-Моуф.

Нет, это имя она терпеть не может.

Она – I-45-10, номер с регистрацией планеты Старая Земля, Римская Империя. В розыске за ряд преступлений, среди которых есть убийство. Хорошо, несколько убийств.

Но Аларих это заслужил. Они все это заслужили и получат еще, имманес только начали. И она не номер, это уродливое клеймо она переросла.

Она – Малая. Судьба человека, которого давно нет в живых. Половинка без половинки. Без истории и дома. Находится на третьем уровне, между ячейками Ария, капитана, и Эн-Мен, главного пилота. На борту алада, одного из тысячи кораблей, составляющих боевую альфу. Если она проснулась, значит, прыжок завершен, и она где-то рядом с системой Солнца, на окраине Млечного Пути. В границах Римской Империи. Сверхскопление Девы.

Да. Все верно. Точка опоры найдена.

Малая выпуталась из ремней, откинула крышку капсулы. В лицо дохнуло сухой прохладой. Воздух не такой, как под куполами земных курий. Навалилась гравитация; на корабле она была такой же высокой, как и на гиганте Мармаросе. Если бы не вживленные усилители, Малая не дошла бы и до конца палубы.

Она замерла, вспомнив посетивший ее кошмар. Что из него было правдой? Неужели ей и правда оторвало руки и ноги неисправными креплениями?

Она осмотрела запястья – нет, целые. Ни единого шрама, даже следа от вживленного на Земле чипа не осталось. Всего лишь сон? Или чудеса регенерации? Посетившая ее боль была реальной настолько, что пальцы до сих пор дрожали.

«Конец периода, – в каюте прозвучал нежный голос на эме-гир. – Просьба освободить капсулы и занять свои места. Спасибо».

Малая чувствовала, что корабль весь гудел, как встревоженный улей. Информация ложилась тяжкими пластами, от неё в животе и под кожей зудело. Имманес вводили данные – сотни, тысячи строк. Странно, с чего вдруг?

Включилось освещение, все поверхности ячейки зажглись изнутри мягким светом. По стенам побежали золотые столбцы: последние новости колонии и данные корабля. На капсуле замигала точка командной строки.

Малая провела по ней ладонью, привычно отстучала знаки команды. Удар средним пальцем, два – указательным, один – мизинцем, большой-мизинец-большой. Готовая команда уплыла наверх по стене, и на её месте высветились координаты. Всё верно: они проходили рядом с орбитой Эриды. Корабль в полной боевой готовности.

Шлюз каюты открылся. Вздрогнув, Малая торопливо прикрыла грудь рукой и повернулась к выходу спиной.

– С пробуждением, помнящая, – сказал Арий.

– Я просила стучать. И пожалуйста, просто Малая, – пробормотала она. Никак не могла привыкнуть, что имманес не воспринимали друг друга, как сексуальные объекты, и у них совершенно не было личного пространства. Обычаи обычаями, и пусть груди как таковой у Малой не имелось, но чужой взгляд всё равно был неприятен. Даже Энцо не видел её обнаженной.