Борис Акунин - Квест. Роман и коды к роману

– Товарищ, вы ошиблись, – раздался сзади недовольный голос. – Вам не сюда, а на выход.

Гальтон обернулся. Увлеченный загадочным зрелищем, он не слышал, как за его спиной открылась дверь Музея.

Старичок-вахтер сердито хмурил бровки и качал головой.

– Нехорошо, товарищ. Не положено.

Вид у него был немножко испуганный. Ага, сообразил Норд, дедушка боится, что получит нагоняй от начальства. А нечего дрыхнуть на посту.

– Извиняюсь, папаша, – включил доктор лексикон советского писателя Зощенко, – я в смысле уборной интересовался.

С места он, однако, не двинулся.

Старик нервно оглянулся через плечо.

– Уборная наверху, товарищ. Иди давай отсюда, пока нам обоим не влетело. Говорят тебе, не положено. Тут объект.

Но Гальтон не торопился.

– А кто это приехал? В шлеме? – спросил он, изображая простодушное любопытство.

– Кто-кто. Директор института товарищ Громов. Ступай, тебе говорят!

Вылазка, предпринятая наудачу, получилась результативной сверх всяких ожиданий.

Очень довольный, Норд быстро взбежал по ступенькам. На выходе сказал седоусому администратору:

– Извиняюсь, товарищ. Я в уборной был.

И выскочил на улицу, провожаемый прищуренным взглядом.

Через секунду у администратора под столом замигала лампочка. Их там было штук десять, все пронумерованные.

Седоусый встрепенулся, побежал мимо раздевалки, по коридору, потом вниз по лестнице.

– Что случилось, шестой? – крикнул он дедушке-вахтеру, поджидавшему его на середине лестницы. – Почему срочный вызов?

– Похоже, он! – взволнованно доложил шестой. – Словесный портрет совпадает!

– Который последним вышел? – Администратор хлопнул себя по лбу. – А ведь верно! Глаза, нос, рот, и башка под кепкой бритая! Молодец, Салько. Мы вблизи видели и то прохлопали, а ты снизу разглядел. Докладывай!

– Он спустился, товарищ начальник. Я, согласно инструкции, притворился, будто сплю. Когда сунулся в гараж, я его оттуда попросил. Одно плохо. Как раз шестнадцать ноль ноль, товарищ Громов подъехал, и этот его видел. «Кто это?» – спрашивает. Ну, я сказал. А то вышло бы подозрительно.

– Всё правильно, Салько. Название института и имя директора рассекречены. Скрывать нечего. Ну, бывай!

Еще быстрей, чем спускался, седоусый взлетел наверх. Некоторое время смотрел из окна вслед троице (двое мужчин и девушка в красной косынке), что неторопливо удалялась в направлении Моховой.

Палец администратора нажимал кнопку на столе так крепко, что аж побелел.

– Живей, черти, живей, не то уйдут! – шептал седоусый.

– так следует оценить итоги первого московского дня. К этому выводу единодушно пришла вся экспедиция.

Доктор Норд перечислил сегодняшние достижения.

Получено подтверждение, что биохимическое исследование гениальности ведется именно в ИПИ, Институте пролетарской ингениологии.

Установлено, где именно расположены лаборатории: в бункере, под флигелем Музея нового человечества.

Собраны первичные сведения о системе охраны. Проникнуть в ИПИ можно через подземный гараж и, вероятно, сверху, через флигель. Но это еще нужно уточнить.

Наконец, выяснилось, кто возглавляет зловещий институт – некий Громов.

– Разумеется, музей – прикрытие, надводная часть айсберга, – возбужденно ходя по комнате, размышлял вслух Норд. – Демагогическая имитация открытости перед народом при полной и абсолютной секретности.

Айзенкопф прибавил:

– Все сотрудники Музея – чекисты. Вы заметили, там в каждом зале дежурит по смотрителю, и все молодые, крепкие парни? К тому же вооруженные.

– А видели бы вы, как охраняют этого Громова! – Гальтон стал рисовать на листке. – Впереди и сзади по мощному новенькому «паккарду». В каждой машине по четыре охранника. У директора 341-й «кадиллак» [51]– судя по толщине дверец, бронированный. Не всякого премьер-министра так оберегают… Кто такой этот Громов? Институтом подобного уровня должен руководить ученый с мировым именем, в Советском Союзе такие есть. Но ни о каком Громове я никогда не слышал. А вы?

Зоя и Курт покачали головами. Особенно странно было, что Айзенкопф, биохимик, слышал это имя впервые.

– Ни одной статьи, подписанной ученым по фамилии Громов, за последние десять, даже пятнадцать лет не публиковалось. Я стараюсь ничего важного не пропускать и внимательно просматриваю материалы всех нейрофизиологических и биохимических конференций, где бы они ни проводились.

– Поручите это мне, – сказала Зоя. – К вечеру я добуду о директоре ИПИ все сведения, какие можно найти в открытом доступе. До свидания, товарищи диверсанты.

Она помахала ручкой и упорхнула.

Айзенкопф заперся у себя в комнате, намереваясь произвести осмотр и, как он выразился, «инвентаризацию» своего кофра.

– А что делать мне? – растерянно спросил Гальтон, вдруг оставшийся в одиночестве.

– Дело начальства – думать. Вот и думайте себе, – донеслось из-за двери.

И Норд стал думать.

Он сидел у себя в комнате на подоконнике, сосредоточившись на поставленной задаче: как проникнуть в подземную лабораторию и нужно ли вообще в нее лезть? Не существует ли какого-нибудь менее рискованного способа добраться до таинственного Громова?

На улице не происходило ничего такого, что могло бы отвлечь доктора от размышлений.

Напротив дома у тротуара стоял синий фургон с рекламой «Пейте „Ижевский источник“, самую радиоактивную из минеральных вод!»

Дворник лениво подбирал совком с мостовой конские яблоки.

В киоск Адресного бюро общества «Долой неграмотность» стояла терпеливая очередь.

День понемногу шел на убыль, но до вечера было еще далеко.

Вроде бы и многое удалось выяснить во время первой вылазки, а зацепиться пока не за что.

Зачем все-таки Ротвеллер велел запомнить имя «Ломоносов»? Что это значит: «загляните в Ломоносова?» Норд не только заглянул в него, а даже выучил наизусть все творения Михаила Васильевича, загрузив этим тяжелым грузом изрядную часть своего мозга. Но что толку?

Никакого отношения к проблематике гениальности сочинения Ломоносова не имеют. Чем он, собственно говоря, прославился? Ввел в употребление химические весы, заложил основы количественного анализа, подверг сомнению флогистонную теорию горения, сформулировал и доказал Закон сохранения массы, основал Московский университет. Делал картины из стеклянной мозаики. Заложил основы российского стихосложения.

Выдрессированная самсонитом память немедленно поволокла из своих тайников громоздкие цитаты – ни к селу ни к городу: «Неправо о вещах те думают, Шувалов, которые стекло чтут ниже минералов». «На запад смотрит грозным оком сквозь дверь небесну дух Петров». Чушь! Мысли о Ломоносове надо гнать прочь.