Софья Ролдугина - Кофейные истории (сборник)

От неожиданности я рассмеялась.

– В духов я не верю, Мэдди. И на коврике спать тебе не позволю, так и знай!

Несмотря на страшную усталость, сон все не шел. Я ворочалась в постели, то замерзая, то скидывая одеяло из-за жары. Георг и царапина на его руке не выходили у меня из головы.

Я верила ему, знала, что он не мог устроить то нападение… Но все равно оставалось в голове подленькое «а если?», и от этого становилось стыдно.

С самого моего рождения Георг был рядом. Помогал леди Милдред в кофейне, беседовал о делах с моим отцом – как равный. Учитывая сложные отношения с родственниками по линии матери и то, что после Бромлинского бунта осталось всего четыре человека, фактически носящих в себе кровь Эверсанов или Валтеров, Георг стал для меня добрым дядюшкой-рассказчиком – лучшим, чем иные настоящие родичи. Он развлекал меня историями о Большом путешествии юной леди Милдред, о своих приключениях в дальних странах, о кофе и шоколаде, о политике и сказочных существах… И всем его басням я внимала с взрослой серьезностью и неудержимым детским любопытством.

Прошло время. Георг постарел, а я выросла. Но где-то глубоко внутри мы остались такими же, уверена… Мог ли Георг причинить зло той девочке, в которой видел если не свою так никогда и не родившуюся дочь, то племянницу?

Не мог.

Имею ли я право даже думать о том, что он меня предал?

Нет.

«Я не расскажу Эллису о царапине, – осознала я вдруг с неожиданной ясностью. – Это будет предательством».

И леди Милдред… бабушка… она бы не одобрила.

…Старая графиня Эверсан выглядит ничуть не старой. Такой, как на портрете: уверенной в себе дамой неопределимого возраста – может, около тридцати, а может, уже и за сорок. На молочно-белую кожу лба падает один-единственный локон цвета кофе – так же, как у меня, когда я снимаю шляпку. Тонкие пальцы машинально вертят трубку. Темно-синее платье стекает с кресла, как вода.

– Что есть предательство, милая Гинни? – спрашивает она, рассеянно улыбаясь. Я внимаю ей завороженно, не в силах ни вымолвить слово, ни даже ресницы опустить. – Маленькие девочки мечтают о пони и о принце. И пони даже важнее. Потом они вырастают и забывают свои прежние желания. Это предательство?

Я хочу сказать «нет», но губы не слушаются. Мягкий ворс альравского ковра щекочет колени. Стены словно подернуты зыбким туманом, в котором время от времени вспыхивает что-то, ярко, точно молния.

– Это изменение, милая, – говорит бабушка. Из трубки, как прежде, сочится дымок – пока тоненькая струйка, но она становится все гуще. – Мир непостоянен. Каждую секунду он принимает иной облик. Что-то уходит, что-то остается… Не тосковать об ушедшем, отпустить его – это разве предательство? – произносит она и тут же отвечает себе: – Нет, не предательство. Это изменение. А траур по любимым людям? Должен ли он быть вечным?

Дым материальными волнами оседает на ковер. Мне кажется, что на ощупь эта странная субстанция должна напоминать пух – мягкий и нежный. Как перышко, которым мама щекотала мне шею, когда я не хотела вставать рано утром…

– Близкие люди никогда не захотели бы, чтобы те, кто остается, горевал о них вечно. Если они действительно любили и были любимы, то пожелали бы живым счастья. Милая Гинни… – Улыбка леди Милдред становится печальной. – Ты жива и свободна. Весь мир ждет… Верные друзья, путешествия, приключения… и любовь, да, да, любовь, моя маленькая Гинни… А ты спряталась в свою скорлупу посередине между прошлым и будущим. Тебе невыносимо вспоминать старые времена… но и строить планы тоже слишком больно… О, милая, ты еще так молода… не спеши так ко мне… Милая, милая Гинни… будь счастлива…

Трубка раскачивается в ее пальцах сильнее и сильнее.

А затем вдруг падает прямо на волны дыма, твердого, как камень, – и раскалывается с оглушительным треском.

Я села на кровати, обливаясь холодным потом. И отчетливо почуяла запах дыма. Не табачного… Нет. Густого, горького, будто горит тряпка. Отвратительный, такой знакомый запах…

– Мэдди! – почти беззвучно прошептала я в темноту. Сердце гулко колотилось от страха. – Мэдди! – Голос наконец подчинился мне. – Мадлен, ты здесь?

Что-то грохнуло, зашуршало… Щелкнул выключатель – и лампа под розовым абажуром разогнала мрак. Мэдди стояла, кутаясь в ночную сорочку, и глядела на меня шальными спросонья глазами. Зрачок превратился в точку.

– Дымом пахнет, – объяснила я, выпутываясь из душного одеяла и нашаривая рядом с кроватью домашние туфли. – Чуешь?

Она повела головой, как-то по-звериному сморщивая нос, и вдруг прижала ладони ко рту. Карие глаза испуганно распахнулись.

– Это может быть пожар… – У меня от волнения в горле пересохло. Память услужливо подкинула картину – обугленный остов дома, прокопченные камни, провалившаяся крыша…

Медлить было нельзя.

– Мэдди, беги, посмотри, что там, я накину пеньюар и догоню тебя, – хладнокровно распорядилась я, унимая дрожь. Мадлен пугать нельзя. Надо быть уверенной… или хотя бы выглядеть такой. Если это действительно пожар, паника не поможет. А если я зря разволновалась – так хотя бы не буду выглядеть сущей дурой.

Мэдди застыла на месте, испуганно комкая шаль.

– Милая, бегом!

От окрика она словно очнулась. Взгляд стал жестче. Мэдди кивнула и опрометью кинулась из комнаты в коридор, шлепая по полу босыми пятками.

Я медленно вдохнула, выдохнула… Сердце трепыхалось, как подстреленная птица.

«Соберись, Виржиния, – приказала я себе. – Вот Эллис бы не растерялся, попади он в такой переплет».

Как ни странно, одно воспоминание о невоспитанном детективе взбодрило лучше, чем чашка самого крепкого кофе. Появились силы встать, надеть пеньюар и, выпрямив спину, выйти в коридор.

Там запах дыма был сильнее.

«Похоже, вправду пожар», – обмирая, подумала я, и в этот момент раздался визг. На испуг времени не осталось.

Я побежала быстрее.

Захлопали двери, разбивая ночную тишину. Снова кто-то взвизгнул – совсем близко, всего этажом ниже… о, небо, рядом с моей спальней! Да и дым сочится снизу, значит…

Святая Роберта, помоги побороть страх!

Под топот ног и испуганные голоса я слетела по лестнице, едва не теряя домашние туфли, и выскочила в коридор. В лицо пахнуло дымом.

– Спокойствие! – громко и внушительно крикнула я, нарочито замедляя шаг. На мой голос обернулись Мэдди и Магда. Замер беломраморной статуей Стефан в старомодном ночном колпаке и криво застегнутом форменном сюртуке поверх пижамы. С другого конца коридора к нам бежали подмастерья садовника, возбужденно переговариваясь. Кажется, их ночной переполох нисколько не испугал.

Лампа давала достаточно света, чтобы хорошенько все разглядеть, и даже дым был ей не помехой. Теперь стало совершенно ясно – горело в моей спальне. Но гула пламени я не слышала – значит, что-то тлеет, скорее всего, ковры или шторы.