Джеймс Роллинс - Пекло

Взгляд Мары случайно упал в зеркало. Девушки, обнявшись, походили на Солнце и Луну. Черные волосы Мары, кожа кофейного цвета и темно-янтарные глаза контрастировали с золотыми кудрями, бледным лицом и ярко-голубыми глазами Карли.

Крепко прижавшись к дружескому плечу, Мара не задумывалась, как эта сцена выглядит со стороны. А потом неожиданно разрыдалась, выплескивая наружу весь свой страх, горе и вину.

– Прости… прости меня, – с трудом проговорила она, глотая слова. – Прости.

Карли стиснула ее крепче.

– Ты ни в чем не виновата. Я очень рада, что ты жива.

– Твоя мама…

– Она любила тебя. Иногда казалось, даже больше, чем меня.

Мара покачала головой.

– Господи, ты пришла…

– Ну конечно, а как иначе? – Карли отстранилась, держа подругу за плечи. – Ты в безопасности. Надо отвести тебя к Лоре и папе.

– Куда?

Карли взглянула на дверь уборной.

– Недалеко. Но лучше бы успеть, пока охранник не поднял всех на уши. Пошли.

И вывела Мару за руку за дверь в зал ожидания багажа. Несмотря на Рождество, международный терминал был полон туристов. Вокруг гудела многоязыкая речь уставших, вымотанных, раздраженных путешественников, пытавшихся улететь на каникулы.

Иностранные языки напомнили Маре о проекте и модуле, загружаемом на процессор «Генезиса ». Она сжала ладонь подруги и остановилась посреди шумной толпы. Карли обернулась.

– В чем дело?

– Мой компьютер, – ответила Мара и посмотрела на выход. – Я оставила его включенным в гостинице.

– Ты взяла «Генезис » с собой?

– Когда твоя мама была… когда на них напали, процессор повел себя очень странно, и в конце на экране появился символ. – Она схватила Карли за плечо. – Я думаю, это очень важный знак. Программа хотела что-то сообщить, но я не знаю, что и зачем.

– Значит, ты опять ее запустила, – проговорила Карли. – Чтобы узнать ответ. Неплохая идея.

– По-моему, знак мне показали умышленно. Или я ошибаюсь, или…

– Или это как-то связано с нападением.

Мара прикусила нижнюю губу.

– Пошли к Лоре и папе. Они подскажут, что делать.

Они продолжили путь, держась за руки, однако не успели сделать и трех шагов, как кто-то вцепился в свободную руку Мары и дернул на себя, оторвав от Карли. Та не удержалась на ногах и упала в объятия крупного мужчины, который, казалось, специально ее поджидал.

Рука, схватившая Мару, развернула девушку. Она увидела нападавшего, и крик застрял у нее в горле. Над ней нависал мускулистый великан. Лицо оливкового цвета с бездонными черными глазами привело ее в ужас. Особенно четыре затянувшиеся раны на щеке… Мара вспомнила, как Шарлотта бросилась на лидера вооруженной группы, вонзая длинные ногти в лицо мужчины и срывая повязку с его глаз.

Перед ней был тот самый убийца.

Страх моментально сменился яростью. Словно одержимая мстительным духом доктора Карсон, Мара выдернула из-за пояса украденный столовый нож и вонзила лезвие в схватившую ее руку. Удар, вызванный приливом адреналина, пришелся в предплечье.

Она предполагала, что нападавший отпустит ее, однако его хватка лишь усилилась, а губы расползлись в усмешке.

Мужчина, удерживавший Карли, издал гортанный крик, когда та со всей силы вдавила каблук ему в ногу. Он согнулся, а девушка резко откинула голову назад и затылком разбила ему нос. Хлынула кровь, руки невольно разжались. Карли удалось вырваться, и она налетела на мужчину, схватившего Мару, – в прыжке ударила его костяшками правой руки в горло, и тот едва не задохнулся.

Теперь Мара тоже была свободна.

– Бежим! – закричала Карли.

Девушки бросились в глубь терминала, но из толпы туристов, изумленных происходящим, вышли еще несколько мужчин и попытались преградить им путь. Противников было слишком много, и даже навыков Карли не хватило бы, чтобы с ними справиться, – обладая неуемной энергией, она посещала курсы рукопашного боя крав-мага́, разработанного израильскими военными.

– Сюда!

Мара потянула подругу к выходу.

Перед залом ожидания багажа выстроился целый ряд такси. Расталкивая туристов, девушки выбежали через дверь на солнечный свет, подлетели к ближайшему автомобилю с шашечками и отпихнули в сторону человека, тянущего за собой чемодан.

– Desculpe [19] Простите ( порт. ). , – извинилась Мара по-португальски.

– Вперед! – крикнула Карли водителю. – Ra ́ pido! [20] Быстро! ( исп. )

Таксист и бровью не повел, просто включил передачу и газанул.

Обернувшись, Мара увидела, как великан выскочил на обочину, прижал раненую руку к груди и стал озираться, но беглянок так и не увидел.

Слава Богу!

К лидеру подбежали еще несколько мужчин, и группа поспешила прочь, вероятно, чтобы убраться, не дожидаясь сотрудников службы безопасности.

Мара откинулась на спинку сиденья.

Карли приподняла бровь.

– Ладно, что дальше?

– Тот человек…

– Ублюдок, которого ты саданула, как поросенка?

Мара кивнула.

– Он убил твою маму.

10 часов 55 минут

Сидя на пассажирском сиденье фургона «Мерседес» и плечом прижимая к уху телефон, Тодор Иньиго медленно извлек нож из предплечья, царапнув зазубренным краем по кости.

Водитель, наблюдавший за ним краем глаза, поморщился.

Вытаскивая лезвие, Тодор сохранял совершенно невозмутимый вид. Заструилась густая кровь. Он бросил нож на пол и принялся перевязывать рану – бесстрастно, не чувствуя дискомфорта.

Его проклятие и его благословение.

Ученые считали, что синдром врожденной нечувствительности к боли вызван мутацией в гене PRDM12, которая отключала блокаторы натриевых каналов и все болевые рецепторы. Таких, как Тодор, в мире было человек сто.

Я один из избранных…

Он родился в деревне в баскском регионе на севере Испании, где до сих пор среди населения господствовали старые верования. Когда у мальчика в детстве резались зубы, он, не чувствуя боли, едва не откусил себе язык. Затем, когда ему исполнилось четыре, мать, зайдя на кухню, увидела, что сын держит в руках раскаленную кастрюлю с кипящей водой. Его ладони покрылись волдырями и дымились, а он хихикал.

Мать заподозрила, что недугом малыша пометил сам дьявол, и той же ночью попыталась убить мальчика, задушив подушкой. Его спас отец: вытащил жену во двор и избил до смерти. Все решили, что ее растоптал бык, что, впрочем, было недалеко от истины.

Отец не разделял мнения супруги и не считал сына порождением зла – ведь нарек же мальчика Тодором, что на баскском означало «дар Божий». Он рассказывал ребенку о святых и их мучениях: как им отрывали руки и ноги, четвертовали и поджаривали на столбах.

«Ты никогда не будешь страдать, – говорил отец. – Это не знак Сатаны, а дар самого Господа. Ты родился воином Его великого воинства, не способным чувствовать боль, от которой мучились святые».