Карина Демина - По ту сторону жизни

Или вот еще отшельники, постигающие глубины своего дара где-нибудь на суровом побережье Исландской земли. Почему именно там? Кто ж знает… Случались пророки. И откровения. И приверженцы старых заветов. Блюстители чистоты крови и ревнители традиций. Мир сам по себе достаточно безумен, чтобы в нем хватило места и магоненавистникам, и солнцепоклонникам, и почитателям жареных бобов.

Пока ты держишься в рамках закона, твое безумие – личное дело.

Но вот убивать девочек… Убивать нехорошо. А нехорошо убивать – и того хуже.

– Мы и вышли-то на них случайно… – признался Диттер, проскакивая поворот на Михштен. Городок небольшой, славный десятком кожевенных мануфактур, песчаными карьерами, где добывали на редкость качественный белый песок, и стеклодувной фабрикой. Михштен, некогда бывший обыкновенною рыбацкой деревушкой, за последнюю сотню лет изрядно вырос. Как-то вот оказалось, что и расположен он удобно, и дорогами его власти озаботились, а потому местный порт, возведенный, как по мне, крепко наспех, представлял немалый интерес для торговли.

И у меня имелись дела в Михштене… Надо будет по случаю заглянуть в контору, а то имеется подозрение, что тамошний управляющий, несколько расстроенный известием о скорой моей кончине, мог ввиду оного расстройства допустить некоторую путаницу в учетных книгах. И на склады наведаться, раз уж все одно здесь. Я поручала отыскать приличные, но ткани из последней партии изрядно попахивали рыбой. Вот и возник вопрос, за что, собственно говоря, я плачу…

– Женщина… не из хиндари, те никогда не пойдут против воли мужей, а она – обычная крестьянка, которую взяли замуж… пожаловалась, что дочь ее малолетняя начала говорить всякие странные вещи… и девочку привела.

Здесь воняло. Нет, я понимаю, что город портовый, что рыбаки по-прежнему выходят в море, а добычу предпочитают потрошить на берегу, вот и гниют здесь на радость окрестным воронам горы рыбьей требухи. Сюда же вывозят городской мусор, а заодно уж содержимое городской канализации. Море здесь по краю темное, грязное, с желтой ноздреватой пеной. Оно и само воняет, что гнилью, что дерьмом, однако это нисколько не смущает местечковую ребятню.

Летом дети купаются, ныряют с головой, порой на спор, а порой так, из интереса или по какой надобности.

Здесь часто находят покойников, но детишек это не смущает. Напротив, случись подобное, сочтут за удачу – с приличного мертвяка многое взять можно…

Дома у берега темные, низкие и лишенные окон. На приплюснутых крышах их растут мох и трава. Иные и вовсе крыш лишены, просто ямы, на которые сверху набросали досок для тепла.

В этой части города, если это вообще можно назвать городом, мне доводилось бывать. Но не скажу, чтобы прогулка эта доставила мне удовольствие.

– И что мы здесь потеряли? – Я огляделась.

Дороги… дороги начинались где-то там, поближе к пристаням и цивилизации, а здесь имелись тропы, проложенные в грязи.

Бродили тощие свиньи, за которыми приглядывали не менее тощие детишки. Мы были освистаны.

А над головой Диттера пролетел камень, что, впрочем, дознавателя не особо смутило. Мы минули землянки… если машина сядет, вытащить мы ее не сумеем. Точнее, ее разберут на части, пока за помощью ходить будем. О чем он думает? Если вообще думает?

– К счастью, она оказалась достаточно сообразительна, чтобы не говорить мужу, куда направляется… и осторожна, чтобы не спугнуть его. А он не счел нужным запираться. Напротив, он был горд и счастлив… он желал поделиться…

Воняло. Нет, как-то слишком уж воняло… и один поселок сменился другим. Здесь тоже были ямы, правда, не слишком глубокие. И рядом виднелись сколоченные на скорую руку крышки, которыми эти ямы прикрывали в случае дождя. Воду вычерпывали. И сливали в море. А оно, подбираясь к самому краю этого странного поселения, дразнилось, плевалось волной и отступало. И вновь подкатывалось близко, грозя в одно движенье смыть весь первый ряд нелепых этих землянок.

Диттер остановил машину. Заглушил мотор.

– Тогда нам удалось задержать многих… мужчины и женщины… почти двести человек… большей частью хиндари, но встречались и наши…

Он замолчал. И я не спешила с вопросами. Вот не на прогулку же он меня привез? Прогуливаться я предпочитаю по парку, а здесь…

Машину окружили грязные детишки. Тощие. Смуглые. Темноволосые. Обряженные в тряпье и от того кажущиеся еще более уродливыми, чем они есть. Они молчали. Смотрели. Не смели приблизиться.

– И что мы здесь забыли? – поинтересовалась я.

Взрослые тоже имелись. Немного. Изможденного вида старик, облаченный лишь в набедренную повязку, стоял, покачивался на стылом ветру. Что-то терла камнем некрасивая женщина. Она столь старательно не смотрела на нас, что становилось жутковато.

– Идем, – Диттер выбрался из машины и подал мне руку.

– Как-то… не хочется.

Грязь. А у меня, между прочим, туфли на каблуке. И платье шелковое, которое ветер продувает на раз. Не то чтобы я мерзну – в нынешнем своем состоянии я не испытываю холода, – но все равно неприятно.

– Идем, – настойчиво повторил дознаватель. – На машину я круг поставлю.

Круг – это хорошо…

И все равно не понимаю. Если он стремится разбудить во мне совесть зрелищем чужих страданий, то напрасно. Страдания трогали меня мало, а благотворительностью я занимаюсь лишь потому, что это дает определенные налоговые преференции.

Но из машины я выбралась. И сама активировала защиту. Не хватало, чтобы дознаватель, куда бы он ни собирался меня отвести, рухнул по дороге… Небось здоровьем не пышет. Благородный он наш. А здесь не бывал… идет медленно, озирается… и как-то так, неуверенно, что ли?

– И все-таки?

– Твоя покровительница родом из страны Хинд… тебе нужна их кровь.

Ага… И ого. И… и мыслей нет.

Я оглянулась на вереницу детишек, пристроившихся за нами. Они не приближались, но и не спешили убраться, предпочитая смотреть издали. Но и к машине, слава богам, не сунулись. Старик что-то запел, а может, завыл – разница невелика. Женщина склонилась еще ниже… что бы она ни делала в грязи, но сама мысль о том, чтобы попробовать ее крови, вызывала тошноту.

– Слушай себя, – посоветовал Диттер, помогая перебраться через гнилую доску, ощерившуюся острым гвоздем. Странно, что его до сих пор не выдрали. – Здесь селятся эмигранты. На самом деле подобных поселений много. Время от времени их зачищают. Взрослых отправляют в работные дома, детей – в приюты… отмеченных знаками – в храмы, и это удача…

Гниет. И разлагается. Расползается все вокруг… не представляю, как можно вообще здесь жить. Ведомая любопытством, я заглянула в одну яму. Куча тряпья и горка камней, в которой, полагаю, разводили огонь.