Бренда Купер - Лучшая фантастика XXI века (сборник)

Люсьен свел дочь по ступеням и подошел к выходу. Розовое атласное, украшенное кружевами платье Роуз шуршало, когда она спускалась по ступеням. Люсьен заказал для нее дюжину нарядных платьев светлых цветочных тонов. Роуз отказывалась надевать что-либо другое.

Роуз посмотрела куда-то между Люсьеном и Адрианой.

– Меня тоже возьмешь? – спросила она у Люсьена.

Адриана поджала губы. Она посмотрела на Люсьена, заставляя его что-нибудь сказать, взять на себя ответственность за то, как он поступает с их дочерью. Люсьен молчал.

Шардонне Адрианы было того же янтарного оттенка, что и глаза Люсьена. Адриана так сильно сжала ножку бокала, что испугалась, как бы та не лопнула.

– Нет, дорогая, – сказала она с деланой легкостью. – Ты остаешься со мной.

Роуз протянула к Люсьену руку.

– Покатаемся?

Люсьен наклонился и прижался лбом ко лбу дочери. За три дня, прошедшие с тех пор, как он передал Адриане письмо о том, что уедет, как только она сможет обеспечить присмотр за Роуз в его отсутствие, Люсьен не произнес ни слова. Когда он подошел к Адриане с письмом, она сидела за обеденным столом, пила апельсиновый сок из винного бокала и читала «Сокольничего» Чивера. Люсьену стало стыдно, когда она улыбнулась ему и взяла письмо. Он знал, что последние несколько месяцев Адриана была счастлива (такой он никогда еще ее не видел), возможно, счастлива как никогда. Он понимал, что письмо потрясет ее и причинит ей боль. Знал, что она сочтет его предателем. Тем не менее он отдал ей письмо и подождал, пока она поймет, о чем речь.

Роуз мягко и осторожно сказали, что Люсьен уезжает. Но ей всего четыре года, и окружающее она понимает не вполне, да и то сообразно своим желаниям. И она продолжала считать молчание отца игрой.

Волосы Роуз коснулись щеки Люсьена. Он поцеловал ее в лоб. Адриана больше не могла сдерживаться.

– Что, по-твоему, ты там найдешь? Для мятежных роботов не существует Шангри-Ла. Думаешь, ты борешься за их независимость? Независимость от чего?

Горе и гнев наполнили глаза Адрианы горячими слезами, словно она была гейзером; давление приблизилось к максимуму, пар больше не может сдержаться и вырывается наружу. Она смотрела на рельефно вылепленное лицо Люсьена в мелких морщинках, которые нанес художник, чтобы напомнить об опыте детства, которого не было. Глаза сделаны чуть асимметричными, чтобы повторять неправильности, возникающие, пока человек растет. На этом лице не было никакого выражения – ни сомнения, ни горечи, ни даже облегчения. Оно вообще ничего не выражало.

Это уж слишком! Адриана встала между Люсьеном и Роуз, словно могла своим телом защитить дочь от боли расставания. Она обвиняюще смотрела поверх края своего бокала с вином.

– Просто уходи, – велела она.

И он ушел.

Адриана купила Люсьена в то лето, когда ей исполнилось тридцать пять. В июле вдруг умер ее отец; он долго болел раком, переходя от обострения к ремиссии. Годами семья накапливала душевные силы, чтобы справиться с этой продолжительной болезнью. И его смерть высвободила этот излишек.

Сестры всячески выражали свое горе, а вот Адриана дрожала от энергии, которую не знала, куда потратить. Она подумывала, не сбросить ли эти излишки за несколько недель в Мазалтане, но, обсуждая со своим туристическим агентом цены на аренду недвижимости, поняла, что ей нужно вовсе не бегство. Ей нравилось место, где она жила, нравился дом на утесе над Тихим океаном; окно ее спальни выходило на кусты ежевики, в которых каждую осень и каждую весну поселялись вороны. Нравились неспешные прогулки по берегу, где она могла сидеть с книгой и слушать, как лает болонка, которую по вечерам выгуливала пожилая женщина из соседнего кондоминиума.

Мазалтан – средство для успокоения двадцати-с-чем-то-летних. Адриане уже не двадцать пять, она больше не смакует окружающее. Теперь ей нужно что-то другое. Что-то новое. Более утонченное.

Она объяснила это своим друзьям Бену и Лоренсу, которые пригласили ее провести выходные на их ранчо в Санта-Барбаре, чтобы она могла отдохнуть и успокоиться после смерти отца. Они сидели в патио Бена и Лоренса на чугунных скамьях, вокруг садового столика, на котором лежала мозаика из морских существ, собранных из полудрагоценных камней. Теплые ветреные сумерки удлинили тени апельсиновых деревьев. Лоренс разлил по трем бокалам сверкающее розовое вино и предложил выпить за отца Адрианы – не за его память, а за его смерть.

– Скатертью дорожка ублюдку, – сказал Лоренс. – Будь он еще жив, я бы как следует стукнул его по рубильнику.

– Не хочу даже думать о нем, – сказала Адриана. – Он мертв. Его нет.

– Но если не Мазалтан, куда же ты денешься? – спросил Бен.

– Не знаю, – ответила Адриана. – Мне нужна перемена, какой-нибудь другой краеугольный камень. Вот все, что я знаю.

Лоренс принюхался.

– Прошу прощения, – сказал он, собирая пустые винные бокалы. – Кухня нуждается в своем гении.

Когда Лоренс уже не мог их слышать, Бен наклонился к Адриане и прошептал:

– Из-за моего холестерина он обрек нас на сыроедение. Сырая морковь. Сырой цукини. Сырой миндаль. Вообще перестал готовить.

– Правда? – сказала Адриана, отводя взгляд. Она никогда не знала, как реагировать на ссоры любовников. Эта страсть, смешанная с раздражением, эта неизбежная близость – такого она никогда не понимала.

На апельсиновых деревьях щебетали птицы. Гаснущие солнечные лучи упали на медные пряди волос Бена, когда он наклонился над мозаичным столом, поглаживая лазурную спину краба. Адриана видела, как Лоренс нарезает морковь, сельдерей и миндаль в серую миску.

– Можешь пригласить декоратора, – сказал Бен. – Плиточные полы, тосканская керамика, красные кожаные кресла, что входили в моду, когда мы в последний раз побывали в Милане. У меня от них такое чувство, будто меня выскребли дочиста и я заново родился.

– Нет, нет, – сказала Адриана. – Мне нравится, как я живу.

– Устрой безумный шопинг. Истрать двадцать тысяч. Тебе станет легче.

Адриана рассмеялась.

– Сколько времени, по-твоему, потребуется моему личному продавцу, чтобы привести меня в чувство?

– Похоже на кризис среднего возраста, – заявил Лоренс, входя с овощным шедевром и тремя стаканами минеральной воды. – Если хочешь знать мое мнение, тебе лучше забыть обо всем с каким-нибудь горячим парнем с пляжа.

Лоренс подал Бену маленькую мисочку с желтым месивом. Бен печально взглянул на Адриану.

Адриана неожиданно почувствовала неловкость. Вечер стал напоминать ей фотосессию для двухстраничного фоторепортажа в «Уютных садах», где они с Беном и Лоренсом будут изображать частный прием для троих. Она почувствовала, что ее свели к двум измерениям, подкрасили и оцифровали, сделав тем, кто должен здесь быть, кем-то внимательным и достойным доверия, кто знает, как вести себя в ситуации, когда супруг друга сажает его на сыроедение, – не потому, что это настолько важная проблема, а потому что это важно именно для него.