Бренда Купер - Лучшая фантастика XXI века (сборник)

Люсьен любил Адриану, но Роуз он любил больше. Он любил ее неуклюжие кулачки и ее стремление к осмысленности, медленное увеличение неуверенных звуков в ее речи. Она частица за частицей созидала свое сознание, как и он сам, познавая окружающий мир и свое место в нем. Он без слов направлял ее шаги.

Можешь ли ты определить, что у твоего тела есть границы? Знаешь ли ты, что твоя кожа отличается от моей? И да! Ты можешь заставить что-нибудь произойти! Причина и следствие. Продолжай плакать, и мы придем.

Но лучше всего были моменты, когда Роуз смотрела ему в глаза и он едва мог дышать, сознавая: «О Роуз! Ты понимаешь, что за этими глазами есть мысль. Ты знаешь, кто я».

Люсьен хотел поделиться с Роуз всей красотой, какой только мог. Шелковые платья и кружева, лучшие розы из его горшков, самые четкие панорамные виды океана. Предметы радовали Роуз. Еще младенцем она за всем наблюдала, а потом хлопала в ладоши и смеялась, пока не научилась восклицать: «Спасибо!» И глаза ее сверкали.

Сердце Люсьена разбил Фуоко. Однажды поздно вечером Адриана пошла в комнату Роуз, проверить, как девочка спит. Каким-то образом клетка Фуоко осталась открытой. Птица сидела на дверце и мрачно смотрела наружу.

Адриана и раньше бывала наедине с Роуз и Фуоко. Но в тот раз что-то молнией промелькнуло в крошечном больном мозгу Фуоко. Может, птицу смутила темнота в комнате, когда только ночник слабо озарял Адриану. А может, Роуз так выросла, что Фуоко начал видеть в ней соперницу, а не беспомощного младенца. Или просто из его мозга исчезли последние следы нормальности. По какой-то из этих причин, когда Адриана склонилась к Роуз, Фуоко вылетел из клетки.

С тем же ревнивым гневом, какой у него вызывал Люсьен, он вцепился в лицо Роуз и когтями расцарапал ей лоб. Роуз закричала. Адриана отскочила. Одной рукой она обхватила Роуз, другой отмахивалась от Фуоко. Роуз пыталась вырваться от матери и убежать. Адриана в ответ невольно еще крепче сжимала девочку.

Люсьен стоял в гостиной, программируя на следующую неделю службу домашней уборки, и услышал шум наверху. Оставив панель открытой, он побежал через кухню в спальню, по пути прихватив сковороду. Войдя в детскую, он взмахнул сковородой и отогнал Фуоко от Адрианы, загнав птицу в угол. Он старался махать сковородою аккуратнее, опасаясь убить своего старого соперника.

Но жизнь словно покинула Фуоко. Крылья обвисли. Птица упала на пол, продолжая слабо трепыхать крыльями. Глаза ее стали пустыми и тусклыми.

Когда Люсьен поднял Фуоко и посадил в клетку, тот не сопротивлялся. Адриана и Люсьен смотрели друг на друга, не зная, что сказать. Роуз выскользнула из руки матери и обхватила колени Люсьена. Она плакала.

– Бедный Фуоко, – тихо сказала Адриана.

Они отвезли Фуоко к ветеринару, чтобы усыпить. Адриана стояла над ним, когда ветеринар делал укол.

– Моя бедная безумная птица, – шептала она и гладила его крылья, когда он умирал.

Люсьен печально смотрел на Адриану. Вначале ему казалось, что он сочувствует птице, хотя та всегда его ненавидела. Потом, словно глоток кислого вина, на него подействовало осознание, что он чувствует совсем не это. Он узнал мучительный, полный сожаления взгляд, каким Адриана смотрела на Фуоко. Так сам Люсьен смотрел на увядшую розу или на потемневшую серебряную ложку. Это был взгляд, рожденный чувством собственности.

Таким же взглядом Адриана иногда смотрела на него, когда что-то бывало не так. Он никогда раньше не понимал, до чего ничтожна разница между ее любовью к нему и ее любовью к Фуоко. Никогда не понимал, как незначительна разница между его любовью к ней и любовью к нераспустившейся розе.

Адриана позволила Роуз ухаживать за растениями Люсьена, вытирать пыль с полок и ходить у панорамного окна. Позволяла девочке делать вид, что та готовит завтрак, стоя у нее за спиной и не разрешая малышке резать ножом или пользоваться духовкой. Днем Адриана убедила Роуз, что хорошие роботы спят несколько часов в середине дня, если этого хотят их хозяева. Она укрывала девочку, спускалась в гостиную, садилась в кресло, пила вино и плакала.

Так не могло продолжаться. Следовало что-то придумать. Поехать вдвоем отдыхать в Мазатлан. Она может попросить одну из сестер приехать и пожить в ее доме. Может обратиться к детскому психиатру. Но она чувствовала, что ее предали, у нее не хватало духа; все, что она могла, – день за днем присматривать за Роуз.

В доме повисли остатки обвинительного молчания Люсьена. Чего он хотел от нее? Что она не сумела сделать? Она любила его. Она отдала ему половину своего дома и всю себя. Они вместе воспитывали ребенка. И все равно он ее бросил.

Она остановилась у окна. Ночь была туманная, уличные огни окрашивали все неестественной, причудливой желтизной. Она приложила ладонь к стеклу, и на нем остался отпечаток, словно кто-то снаружи бился в окно, чтобы проникнуть внутрь. Она всмотрелась в полумрак: весь мир словно превратился в размазанные края картины, и только ее хорошо освещенный дом оставался в нем единственным определенным местом. Ей казалось, что, стоит лишь выйти за порог, она тоже расплывется, раз и навсегда.

Она допила четвертый стакан вина. Голова кружилась. Слезы бежали из глаз, но ей было все равно. Она снова налила себе. Отец никогда не пил. О нет. Он говорил, что спиртное убивает мозг, и смеялся над слабаками, которые его употребляют, – над мужчинами, членами своего совета, и их скучающими женами. Он устраивал приемы, где спиртное лилось рекой, а сам стоял посреди этого, абсолютно трезвый, и наблюдал, как остальные глупо ведут себя, словно цирковые клоуны, которые ради его забавы делают сальто. Он составлял сложные заговоры, чтобы смутить их. Тот чиновник с ревнивой женой юриста. Тот политик, которого пригласили выпить у бассейна, пока его подросток-сын в горячей ванне голый входил в другого подростка. На этих приемах отец разрушал жизни и делал это с непостижимой элегантностью, стоя посреди действа и держа в руках невидимые нити.

Теперь голова Адрианы плясала, ноги двигались сами собой. Отец, этот решительный, жестокий человек. Мертвый. О, она должна соблюдать траур, должна жечь свечи и проливать крокодиловы слезы. Но это неважно.

Люсьен, о Люсьен! В своем последнем воплощении он стал противоядием от ее отца. Она плакала, и он обнимал ее, а потом они вдвоем стояли на пороге детской и смотрели на мирную картину – Роуз спит на своих кремовых простынях. Все будет в порядке, ведь с Люсьеном она в безопасности, Люсьен хороший. У других мужчин могут блестеть глаза, когда они смотрят на маленьких девочек, но не у Люсьена. С Люсьеном у них семья, такая, какими должны быть семьи, и Люсьен должен быть верным, любящим, преданным и постоянным.