Виталий Каплан - Около кота

Но что же всё-таки с нами господин делает? Догадок-то много можно предложить, только сперва вернее будет сказать о твёрдо установленном. Твёрдо же установлено вот что: хоть и не каждый день, но довольно часто господин вызывает к себе в кабинет кого-то из слуг. Возвращается тот спустя полчаса или час – во всяком случае, всегда до того, как часы бьют десять пополудни. Возвращается грустный и молчаливый. Ночью нередко на слёзы его пробивает. Это я и по себе знаю. В кабинете вызванного слугу сажают в кресло, перед ним на столе горит трёхсвечник, сбоку зеркала стоят. Господин, стоя сзади, спрашивает, «что грызёт твою душу», но, кажется, не ждёт словесного ответа – потому что очень скоро после его вопроса наступает странный сон. После пробуждения слугу быстро выставляют прочь. Никогда одного и того же слугу не вызывают дважды подряд. Никогда между вызовами не бывает менее трёх дней. На прямой мой вопрос, зачем нужно всё это – свечи, зеркала – господин ответил про обычную лекарскую проверку. Среди вас, почтенные братья, есть и лекаря – вот и сами судите, насколько сие обычно.

Хотелось бы мне узнать, что снится остальным, посаженным между зеркалами. Но вряд ли кто ответит – я бы и сам отвечать не стал даже другу, а вам, почтенные братья, говорю лишь потому, что обязан отчётом. Уж больно тяжко всё это вспоминать – самые поганые повороты жизни. То, что лучше бы навсегда забыть.

Ну, пока я так лежал и думал, начало светать, а в седьмом часу мы уж встали. И закрутился обычный день. После завтрака взял я корзины да и отправился в город, за покупками. Спросился, конечно, у поваров наших, для порядку. А у Халти и спрашивать не стал – тот вообще, как мне думается, сообразил, что кончится скоро его время и что быть ему снова под Тангилем до зимы – так лучше уж не цепляться за власть, а дождаться, пока Тангиль уйдёт, и самому старшим стать, не временным уже, а постоянным. Поэтому он особо ни во что не вмешивался, не надзирал за всеми тщательно, как это Тангиль делал. А Тангиль, по-моему, потому так старался, что самым старым тут себя чувствовал. Раньше всех у господина оказался, дольше всех здесь живёт – а значит, как бы и сам немножечко господин.

Хотя, может, и сгустил я малость – ибо он что-то не торопился выздоравливать. То ли наигрался уже во власть и решил спокойно до зимы дотянуть, то ли и в самом деле рука погрызенная плохо заживала и болями изводила. Ну и ушиб головы, само собой. Тоже радость невеликая. Вот уже третий день валялся он в людской на тюфяке, еду ему Гайян носил.

Но и то удивительно, что господина это, похоже, устраивало – что главный старшой свои страдания преувеличивает, а временный старшой не шибко старается. Может, потому, что всё обычным порядком шло и без разницы пока было, а может, верна моя догадка – не так уж сильно господина порядок волнует, как это Тангиль нам всегда внушал.

Ладно, давайте про базар. Пошёл я, значит, в Нижний Город, и там, конечно, хорошенько пошлялся, послушал разговоры. А разговоров было много, и все говорили разное. Кто клялся Изначальным Творцом, что на Башню Закона напал огненный дракон и из-за дракона этого все узники разбежались. Кто над этими баснями смеялся и твердил, что никакого дракона не было, а просто разбойники подземным ходом в башню проникли и охрану перебили, а после кого-то из узников с собой увели. Над этим тоже потешались – как это охрану перебили, когда зять своими глазами видел: нерадивых стражников на торгу кнутом пороли. А другие говорили, что в одной из камер пол провалился в пещеру подземную, и все узники того… короче, сожрали их подземные твари.

Ну, что я из всех этих пересудов понял? Что, во-первых, своими глазами никто ничего не видел, а только пересказывают услышанное и добавляют подробности для интересу. А во-вторых, что-то действительно стряслось: то ли один заключённый, то ли несколько из камер своих исчезли, и по этому делу расследование идёт, и начальник стражи городской толстым своим носом землю роет, и сыщики из Пригляда суетятся. Ведь при Новом Порядке ни разу такого не случалось, чтобы кто-то из Башни Закона удирал. Стражников действительно пороли, правда, не всех, а старшего смены, Хайдиралая, и не на торгу, а во дворе Башни наутро. Это зеленщик Миарзили поведал, который соседствует с этим Хайдиралаем и приятельствует. Тот ему вечером же в пивной и рассказал свои горести. А я этому рассказу склонен верить, ибо, по словам зеленщика, бедняга Хайдиралай как раз ничего и не слышал, и не видел, и пришлось ему отдуваться только потому, что должность… Начни зеленщик про огненных драконов или подземных тварей изливать – всё бы с ним ясно стало. Но тут похоже на правду.

Что совершенно точно – исчез молодой Хаузири. Насчёт кого другого не знаю, но этот – точно, потому что глашатай на торгу орал, будто за голову его обещано сто серебряных огримов. Оцените: в десять раз больше, чем, скажем, за беглого Алая.

Вот так и получил я последнее доказательство тому, что господин действительно вдове помог, и то, что я в полночь видел – не обман какой хитроумный. Причём помог чародейством – иначе откуда бы повозка с возницей появились там, где ещё миг назад их не было? Понятно, что не одно только чародейство, что судьбу этой матери с сыном он обычными средствами решил устроить – через знакомых своих, затем и письма в тот день писал. Но без чар точно не обошлось.

Ещё услышал я, что мать преступника, вдова Анилагайи, тоже куда-то делась, что второй день её никто не видел, а когда стражники с утра ввалились в её каморку, так ничего и не нашли.

Ну, закупился я припасами съестными и домой отправился. Только, сами понимаете, по пути небольшой крюк сделал и в известном вам месте кое-что оставил и кое-что взял.

А после обеда случилось то, чего я уж никак предвидеть не мог. Только собрался я грядками заняться, с которых урожай зверозубника снят, под зиму перекапывать, как прибежал Алай, позвал меня к господину. Воткнул я лопату в землю – и прямо, даже рук не помыв, пошёл в господские покои.

Господин у окна стоял и был не в халате своём чёрном, а в городской одежде. По пути Алай шепнул мне, что только-только вернулся он из города и чем-то сильно недоволен.

Повернулся к нам господин, и понял я, что «недоволен» – не то слово. Разъярён он был чем-то, и по тому, как поджимает он губы, как пальцами левой руки тискает правую, понял я, что с трудом он себя сдерживает. Я даже на всякий случай испугался, и Алай, кажется, тоже.

– Ну, будь здрав, Гилар, – скучным тоном проговорил господин. – А ты, Алай, не торопись убегать, – добавил он, заметив, что дружок мой намылился шмыгнуть в дверь: – Небось, решил: поручение выполнил, доставил кого велено, не смею мешать?