Кайл Иторр - Цена крови

Старый, известный только изучающим древние сказания ритм «рубай» образовывал довольно странный контраст с прозаической обстановкой рыночной площади Тайра, крупнейшего города восточного побережья.

Еще более странным было то, что говорила, вернее, декламировала – женщина, ведь сказители в Турракане всегда были мужчинами.

Прогуливавшийся по рынку высокий человек в свободных одеяниях черного цвета повернулся к помосту, где обычно выставляли на продажу невольников. То, что рядом с распорядителем стояла среднего роста женщина, не удивило его. Интереснее оказался тот факт, что одежды ее были из простого белого хлопка, и не походили на почти прозрачную кисею, в какую обычно облачали продаваемых наложниц.

Человек в черном сделал несколько шагов в направлении помоста. Покупателей в тот день было не особенно много, и распорядитель с радостной улыбкой повернулся в сторону потенциального клиента.

– Тебе повезло, о черный тигр знойных песков, – затараторил он со скоростью всаживаемых в мишень стрел мастера-лучника, – выбор твой не зря пал на ясноголосую пери, чьи стихи способны заставить мужчину забыть о родном доме, чьи глаза очаровывают, подобно взору дракона, чьи…

– Чьи прелести, подобные редкому жемчугу, не нуждаются в подмалевывании кистью болтливого языка, – сухо произнес человек в черном, и в голосе его был слышен сильный акцент жителей пустыни. – Что ты просишь за нее?

– Цену назначаю я, – мягко сказала женщина.

Распорядитель скривился, но не возразил.

– Верно. Она сама продает себя. И лишь…

– И лишь тому, кого сочту достойным, – кивнула она.

Человек в черном отстегнул край каффии и откинул его, открывая сухощавое лицо неопределенного возраста и короткую, густую бороду рыжевато-каштанового цвета с несколькими седыми прядями. Холодный, изучающий блеск желтовато-карих глаз был нацелен на странную «невольницу». Ответный взгляд оказался не менее пристальным.

– Да, ты достоин, – молвила женщина. – Ты готов отдать то, что ценишь выше золота и камней?

– За тебя – не жалко. Ты возьмешь эту цену у меня в доме.

Слегка наклонив голову в знак согласия, она сошла с помоста.

– Эй, а как же моя доля? – возопил торговец, чувствуя, что этот день может для него завершиться крупной неудачей.

Человек в черном пожал плечами.

– Могу предложить только это.

К ногам торговца с тихим звоном упали два «орла»; эти старинные монеты из червонного золота, равные по весу десяти золотым новой чеканки, ценились повыше. Протестовать распорядитель не решился, хотя плата эта была меньше того, что можно заработать на продаже рабыни. А не решился потому, что знал: многие швыряются золотом и самоцветами, но во всем Турракане лишь один человек способен так вот, походя, расплачиваться «орлами»…

Цитадель из черного камня и темно-синего металла возвышалась за северной окраиной города. Врата ее были закрыты, и подле них не было заметно караула из опытных гвардейцев; в подобном карауле не было нужды.

Человек в черном, пропустив женщину вперед, подошел к едва заметной боковой дверке. Он не сказал ни слова – та открылась сама, и внутри не было ни привратника, ни хитроумного механического запора, какие не так давно начали ставить прибывшие с Темной Стороны гномы (не всем желающим, понятное дело, а лишь самым богатым). Узкая винтовая лестница начиналась почти сразу за дверью, и через несколько минут подъема отъехавшая в сторону деревянная панель выпустила их из потайного хода в небольшой, уютный зал. Лишенный окон, он был освещен мерцающими желтыми кристаллами колдовских светильников, расставленных по углам.

– Располагайся где хочешь, – кивнул человек в черном, – и я даю тебе позволение открыть лицо.

– Слушаю и повинуюсь, – насмешливо произнесла невольница, преувеличенно низко кланяясь.

Чадра упала, открыв ее лицо с тонкими чертами жительницы северного Турракана, однако черные как смоль волосы скорее были характерны для южан; серые же глаза вообще почти не встречались среди истерлингов. Опытный взор хозяина цитадели не мог, однако, определить даже возраста женщины точнее, чем «от двадцати до сорока».

– Должна ли я открыть еще что-нибудь, о мой Властитель? – прежним насмешливым тоном осведомилась она.

– Пока в том нет нужды, – проговорил он, пропуская насмешку мимо ушей. – Поведай лучше, каковы же те «утехи от заката до рассвета», что ты… предлагаешь.

– На севере и дальнем западе таких, как я, называют менестрелями, – молвила женщина. – В Турракане этот вид искусства почему-то развит очень слабо. Да, здесь встречаются сочинители баек и сказаний, но они, во-первых, исключительно мужчины, а во-вторых, говорят лишь о битвах и деяниях ведомых божественным провидением. Я ничуть не сомневаюсь в полезности таких легенд, но не вижу и причин, по которым сказители должны сдерживать колесницу своей фантазии, чтобы не свернуть на непроторенную дорогу.

– Итак, – подвел итог этой короткой речи человек в черном, – ты считаешь своей обязанностью доказать, что легенды способна рассказывать и женщина.

– Именно так. И рассказывать эти легенды следует именно ночью, когда солнечный свет не опаляет голов, дабы мысли слушателей могли устремиться в нужное русло.

– Скажи-ка, а у тебя таких сказаний, случайно, не на тысячу и одну ночь?

– О нет, лорд Джафар, – улыбнулась она. – И зовут меня не Шахразадой. Я слышала эту легенду…

Властитель Турракана хмыкнул.

– Ну что ж, закат уже близится. Чувствуй себя здесь гостьей; я прикажу доставить все необходимое. Испытай свое искусство на мне – и если оно заслуживает того, ты получишь награду.

Через несколько часов он вновь появился в зале, теперь облаченный в мягкий халат. Цвет халата, однако, был прежним; по ведомым ему одному причинам, Джафар-Алхимик всегда носил черное.

Невольница, также сменившая дорожное платье на легкие одежды из полупрозрачного серебристо-серого шелка, поклонилась Властителю, подвела его к приготовленным подушкам, уложила, придвинула кальян и укрыла тонким черным покрывалом из сидонской шерсти. Сама она устроилась подле него на пушистом сидонском же ковре, свернувшись клубочком и прикрыв плечи и спину пестрым серо-голубым покрывалом, вытканным в Утике.