Джо Аберкромби - Острые края (сборник)

Он посмотрел на Чудесницу, дернул головой в сторону деревни, и она, скользнув вокруг воротного столба, направилась по правой дорожке, непрерывно поворачивая бритую голову то налево, то направо. Сразу за нею следовал Гордяй, а последним – Брек, двигавшийся совершенно бесшумно, чего трудно было бы ожидать, глядя на его громадную фигуру.

Зоб еще раз медленно вздохнул и, крадучись, двинулся по левой тропе, морщась всякий раз, когда пытался нащупать самые твердые участки изрытой грязи, куда можно было бы бесшумно поставить ногу. Позади с чуть слышным шипением осторожно дышал Йон; Зобатый знал, что и Жужело тоже здесь, хотя тот и двигался тише кошки. Вот до его слуха донеслось какое-то пощелкивание. Прялка, наверно. Он услышал чей-то смех, хотя, возможно, ему это лишь почудилось. Он крутил головой в сторону любого намека на какой-то звук, будто его дергали за крюк в носу. Свет казался ему слишком ярким, и все было видно слишком уж хорошо. Возможно, следовало бы подождать темноты, но Зобатый терпеть не мог работать ночью. С того самого, мать его, несчастья в Гурндрифте, где люди Бледноснега случайно ввязались в бой с людьми Малорослика. Там полегло пятьдесят человек, а никакого врага не было и за десять миль. Слишком много всего может ночью пойти наперекосяк.

Впрочем, Зобатому доводилось видеть, как множество народу глупо погибало и при свете дня.

Он крался вдоль плетеной стены и обливался тем потом, какой бывает от страха. Тем едким потом, который выступает, когда смерть стоит аккурат за твоим плечом. Все окружающее сделалось вдруг острее острого. Каждый прут в плетне, каждый камешек в грязи. То, как кожаная оплетка рукояти меча врезалась в ладонь, когда он расслабил пальцы, чтобы перехватить ее. То, как при каждом вдохе, стоило горящим легким на три четверти заполниться воздухом, раздавался чуть слышный свист. То, как кожа подошвы его ступни при каждом осторожном шаге прилипала через дыру в носке к стельке башмака. Прилипала и отлипала.

Новые носки – вот что ему нужно. Ну, сначала пережить этот день, а потом обзавестись носками. Возможно, даже купить те самые – красного цвета, – которые он видел, когда в прошлый раз побывал в Уффрите. Они все тогда смеялись над ними. И он сам, и Йон, и Чудесница, и бедняга Чутлан, который успел погибнуть. Смеялись, что, дескать, носки из шерсти, выкрашенной красным, – это безумие. Но потом он подумал, что, если человек может позволить себе носки из крашеной шерсти, это не безумие, а роскошь, и, оглянувшись, окинул эту прекрасную материю задумчивым взглядом. Пожалуй, надо будет, покончив с этим дурацким заданием, вернуться туда и приобрести пару красных носков. Может быть, он купит даже две пары. И будет носить их, выпуская верх из башмаков, чтобы все видели его знатность. Не исключено, что его станут называть Кернден Красные носки. Он почувствовал, что лицо, против его воли, расплылось в улыбке. Красные носки – это первый шаг на пути к краху; если он…

Дверь в лачугу, что по левой стороне от него, резко распахнулась, и оттуда, заливаясь хохотом, вышли трое мужчин. Передний повернул косматую голову, на лице его застыла широкая улыбка, открывавшая желтые зубы. Он смотрел прямо на Зобатого, и Йона, и Жужело, которые застыли с открытыми ртами у стены длинного дома, будто трое мальчишек, которых застигли врасплох, когда они воровали пирожки. Так все и стояли неподвижно, разглядывая друг друга.

Зобатый почувствовал, как время замедлилось до почти полной зловещей неподвижности, как бывало всегда, перед тем как пролиться крови. Времени более чем достаточно для множества всяких глупостей. Чтобы подумать, не куриная ли кость торчит в ухе у одного. Посчитать гвозди на одной из их дубинок. Восемь с половиной. Времени хватает даже на то, чтобы подумать, что, дескать, смешно, что на ум не приходит ничего полезного. Такое впечатление, будто он стоит где-то в стороне от самого себя и думает, что же следует сделать дальше, но чувствует, что это от него, в общем-то, не зависит. И самое странное, что такое – ощущение это – в последнее время происходило с ним так часто, что он научился распознавать его появление. Тот миг оцепенения и полной растерянности перед тем, как мир рухнет.

Вот дерьмо! Опять…

Он чувствовал щекой поцелуй холодного ветерка – это Жужело широким движением косаря взмахнул своим мечом. Передний не успел даже пригнуться. Оплеуха, нанесенная не вынутым из ножен клинком, сбила его с ног, перевернула кубарем в воздухе и вмазала вверх тормашками в стену хижины. Рука Зобатого без какой-либо команды от головы обнажила меч. Жужело метнулся вперед и, выбросив руку, так ударил рукоятью меча в рот второму, что во все стороны полетели целые и раскрошенные зубы.

Широко раскинув руки, он рухнул во весь рост навзничь, как срубленное дерево, а третий попытался поднять дубину. Зобатый ударил его в бок; сталь с влажным глухим звуком разрубила мех и плоть, выбросив волну крови. Человек качнулся вперед, сложился пополам, открыл рот и оглушительно завизжал, выпучив глаза. Зобатый клинком расколол его череп надвое; рукоять меча дернулась в его ладони, крик завершился изумленным писком. Тело вытянулось на земле, кровь из разрубленной головы хлынула прямо на башмаки Зобатого. Похоже, что он даже раньше времени обзавелся красными носками. Вот тебе и не убивать никого без необходимости, вот тебе и тихо, весенний ветерок…

– Мать твою!.. – буркнул Зобатый.

Теперь-то время помчалось вскачь, и сделалось очень неуютно. Мир тоже помчался, раскачиваясь, и дергаясь, и швыряя во все стороны комья грязи. Кричали люди, лязгал, сталкиваясь, металл, в ушах ревели его собственное дыхание и рокочущий стук его собственного сердца. Он оглянулся через плечо, увидел, как Йон отразил щитом удар палицы и, громко взревев, зарубил противника. Не успел Зобатый снова посмотреть вперед, как – мертвые знают откуда – прилетела стрела и с громким щелчком вонзилась в стену прямо перед ним. Он чуть не попятился от неожиданности, но сзади него оказался Жужело и так пнул его под зад, что он рухнул и набрал полный рот грязи. Пока он поднимался, на него налетел еще один противник – лицо с бешено раззявленным орущим ртом и всклокоченная шевелюра заслонили все на свете. Зобатый закрылся щитом и начал поворачиваться, но тут из ниоткуда возник Гордяй и пырнул набегавшего поганца ножом в бок. Тот вскрикнул и споткнулся. Зобатый отрубил ему полголовы; лезвие, громко звякнув, раскололо кость и ткнулось в землю. Рукоять чуть не вылетела из потного кулака.

– Шевелитесь! – крикнул он, не очень понимая, к кому обращается, и стараясь вырвать увязший в земле клинок. Мимо промчался Весельчак Йон с окровавленным топором и оскаленными в безумной ухмылке зубами. Зобатый поспешил за ним, а следом Жужело – лицо бесстрастное, взгляд скачет с одной хижины на другую, в одной руке меч, так и не вынутый из ножен. За угол лачуги, на просторную площадку, заваленную навозом, смешанным с рубленой соломой. По одну сторону в большом сарае хрюкали и повизгивали свиньи. По другую сторону возвышался длинный дом, украшенный резными фигурами; к широкому распахнутому дверному проему, в котором была видна лишь темнота, вели ступени.