Дана Юмашева - Хитрец. Игра на Короля

Императору Ресильену Ристель Беранже Гьертон де Брольи, Первому в своих землях

Вашему Достопочтенному Величеству должно быть известно, что сегодня, 2 ноября 889 года эпохи Высокомерия, наутро после торжественного приема, князем Ийгом Шайессом были найдены сгоревшие тела двух женщин островов Тари Ашш, причем одна из них принадлежала к привилегированному сословию.

Нам известно, что сегодня полиция Этидо обнаружила также тело одельтерской женщины со схожими признаками гибели. Чародеями обеих сторон было подтверждено вмешательство магических сил Разрушения.

Принимая во внимание совокупность событий, делегация Тари Ашш оставляет за собой право приостановить действие мероприятий, запланированных на ближайшие дни ее пребывания в Этидо. Делегация озабочена безопасностью в Старой столице и намерена требовать с одельтерской стороны проведение следствия и объяснений по поводу произошедшего.

Документ, подписанный рукой Первого князя Синклита, принесли Императору Одельтера в половине одиннадцатого утра. Записка была составлена на одельтерском языке: отправитель явно торопился и желал, чтобы труд его прочитали незамедлительно.

Такое письмо считалось для Ядовитых людей воплощением самой вежливости, но, несмотря на это, документ был самым неуважительным образом отправлен в папку для бумаг.

А все потому, что получившему его человеку недостало выдержки оставить корреспонденцию перед глазами. Как же посмел тот, кто давно и послушно плыл в фарватере [16] Плыть в фарватере – здесь : находиться под влиянием. одельтерской политики, открыто выказывать протест – да еще такого порядка? Какая из сил придала ему подобное мужество?

Мысли Ресильена де Брольи были тягостны, как никогда прежде. Даже смерть отца и брата он перенес спокойнее, ведь то были пусть и дорогие ему, но единичные человеческие жизни. Теперь же под угрозой находилась репутация целого Одельтера.

Задуманная Государем конференция уже сорвана.

На переговоры обычно уходит безбожное количество времени, думал император, а результат их едва ли умещается в абзац. Переговоры – это работа, которая не видна, не ощутима, не оценена. Переговоры – это период, необходимый для вызревания у контрадикторной стороны решения.

Но что можно порешить, если диалог так и не состоится?

Одна неудача тянула за собой ворох трудностей. Выдать смерти за несчастный случай уже не получится, и потому придется составить рапорт – для наблюдателей от Ассоциации, разумеется. Но с газетами надо поступить строже: просто запретить им упоминать о случившемся.

Если не найдут виновных, необходимо будет обвинить какую-нибудь террористическую организацию – впрочем, не обязательно, можно и без них. Главное, чтобы арестованный располагал магическими силами.

Можно попробовать связать произошедшее с ритуальными самосожжениями в Эоне, а затем обвинить некую религиозную секту. Однако здесь будет сложнее с подделкой улик… и привязкой магии к делу.

В любом случае одельтерской стороне необходимо осуществить быстрый закрытый суд и незамедлительную расправу над виновными.

«Срочно послать за Исангаром, – беспорядочно затанцевало в голове Ресильена. – Послать, высказать мнение, заставить найти выход».

Искры в камине танцевали в унисон с мыслями одельтерского монарха.

Едва Таффур Вахэйль переступил порог «Азукара», в нос ему ударил запах корицы – сладкий аромат, от которого ни он, ни всякий другой посетитель не могли отделаться, как бы ни старались. Впрочем, столь яркий аромат не мог испортить очарование сего места.

Первый этаж заведения был приятным маленьким ресторанчиком, выдержанным в бежево-бордовых тонах, обустроенным дорого и со вкусом. «Азукар» славился своей выпечкой, в которую добавляли корицу – впрочем, как и в другие блюда, будь то соусы, десерты или гарниры. Газеты утверждали также, что здесь подают самый вкусный глинтвейн; но о другом они умалчивали.

Так, ни одно издание не упомянуло о том, что отнюдь не ресторан был главной статьей доходов хозяйки.

Ведь на цокольном этаже «Азукара» располагался публичный дом. Бордель мадам Элиан, пусть и не самый крупный и не самый известный в Этидо, занял прочную нишу среди подобных заведений для среднего класса.

Однако, на манер лучших домов развлечений, здешняя хозяйка приветствовала гостей сама. Тонкая и хрупкая, даже чрезмерно, она никогда не была красавицей, – хотя какое-то время и пользовалась успехом в публичном деле. Но сейчас, когда сорокалетие осталось далеко позади, ее морщины уже невозможно было скрыть. Тонкие губы стали невидимыми, а светлые и некогда сияющие глаза поблекли. Неизменными остались лишь маленький нос, подвеска-ракушка и скверный характер.

Мадам Элиан в мгновение ока возникла рядом с Таффуром Вахэйлем, а тот вдруг проникся к ней жалостью. У женщины были редкие светлые волосы, которые та убирала в чопорную прическу и которые совершенно ее не красили. Не красило ее и старомодное землисто-серое платье, пусть даже дорогое и строгое. Более того, платье не справлялось с главным своим назначением – выдавать хозяйку за даму из высшего общества.

– Вы, должно быть, к месье Ч. , – произнесла мадам в таком тоне, что, услышав это, любой посетитель согласился бы, что пожаловал именно к этому человеку. – Идите за мной.

– Благодарю вас, – только и успел ответить Таффур Вахэйль.

Он проследовал за Элиан и между делом рассматривал интерьер ресторана. Здесь ничто не выдавало связь с публичным домом: красота и изящество, отсутствие подозрительных звуков и аккуратные официанты во фраках и белых перчатках.

Женщина открыла неприметную дверь; за ней, как увидел Вахэйль, располагалась ведущая вниз лестница. Спустившись, Элиан и Ядовитый чародей прошли вдоль небольшого коридора. Тот, кстати сказать, был увешан картинами недвусмысленного содержания.

Коридор заканчивался дверным проемом, оплетенным красной цветочной гирляндой. Все цветы оказались свежими; несколько из них были пропущены сквозь тонкие резные дверцы, отгораживающие публичный дом от внешнего мира.

– Проходя под аркой, загадайте желание, – посоветовала мадам, толкая дверцы двумя руками, – и оно обязательно исполнится. Это наша традиция.

Цокольный этаж «Азукара» встретил их сигаретным дымом, бордовым бархатом и красными свечами. Звуки стали приглушеннее, очертания утеряли былую четкость, словно глаза застлала полупрозрачная пелена. Тут и там, словно в грешном полусне, слышались отдаленные смешки.