Майкл Суэнвик - «Ничего особенного», – сказал кот (сборник)

– Это, судя по всему, ложная память.

– Но откуда же она взялась? – Эвелин закурила сигарету. – Здесь нужно свернуть с дороги.

Он сбросил скорость и съехал прямо в пустыню. Автомобиль подпрыгивал и громыхал. По бокам скребли стебли полыни. Позади пышным шлейфом вздымалась пыль.

– Забавно: ты называешь мать пьяницей, – сказала Эвелин, – даже после всего того, что ты творил, когда тебя вышвырнули из хирургов.

– Я трезв уже шесть лет и четыре месяца. И до сих пор хожу на собрания.

– Круто. Но тот парень, за которого я выходила замуж, в этом не нуждался.

– Послушай, это все старые дела, и неужели так уж нужно снова их перетряхивать? Не хватит ли того, что мы все обсосали во время развода?

– И ты до сих пор снова и снова возвращаешься к ним в мыслях. Снова, и снова, и…

– Я хочу больше не возвращаться ко всему этому. Только и всего. Просто прекратить разговоры на эти темы.

– Но ведь ты сам их выбираешь. Не забывай: я только симптом. Если не хочешь думать – просто не думай.

Он не мог заставить себя не думать и ехал дальше на восток – строго на восток.

Он сидел за рулем уже несколько часов, и все это время они говорили, обсуждая каждую мелкую гнусность, которую он сотворил, будучи ребенком, а потом юношей, а потом хирургом-неудачником и мужем-алкоголиком. При любой попытке Хэнка сменить тему Эвелин переходила к чему-нибудь еще более болезненному, и через некоторое время по его лицу обильно покатились слезы. Он принялся рыться в карманах в поисках носового платка.

– Знаешь ли, ты могла бы проявить хоть каплю милосердия.

– О, кстати, о твоем милосердии ко мне . Я предлагала тебе забрать автомобиль и взамен отдать мне фотоальбомы. Так ты вынес их во двор и сжег, а ведь там были последние сохранившиеся фотографии моей бабушки. Помнишь? Но, конечно, я ведь нереальна, так ведь? Я лишь твое представление об Эвелин, и мы оба знаем, что ты совершенно не желаешь признать за нею хоть искры человечности. Осторожно, промоина! Ты бы лучше смотрел на дорогу.

Они ехали по едва заметной грунтовой дороге в самой глубине пустыни. Собственно, только это он и знал о своем местоположении. Машина подпрыгнула, проскребла днищем по песку, и он переключил ее на самую нижнюю передачу. Камешки, летевшие из-под колес, гремели по днищу и, вероятно, уже пробили дыры в каких-нибудь жизненно важных местах.

Потом Хэнк заметил вдали несколько пыльных хвостов – уменьшенные расстоянием варианты того шлейфа, что тянулся за ним. Значит, здесь имелись и другие машины. Теперь, осознав их существование, он видел гораздо больше. В относительной близости вздымались к небу длинные наклонные колонны, а близ горизонта угадывались крохотные серые облачка. Десятки, а то и сотни.

– Что за шум? – услышал он свой собственный голос. – Вертолеты?

– Какой умный мальчик!

Из-за горизонта одна за другой выползали летающие машины. Часть из них была украшена эмблемами новостных агентств. Остальные, судя по всему, были военными. Мелкие беспорядочно метались, снимая происходящее. Крупные медленно барражировали вокруг него, отливавшего металлическим блеском. Они очень походили на кузнечиков. И явно боялись приближаться к блестящему предмету.

– Видишь? – спросила Эвелин. – Это, должно быть, спускаемый аппарат.

– О, – сказал Хэнк. А потом осторожно осведомился: – Получается, что та катастрофа была не случайной?

– Нет, конечно, нет. Черви разбили свой катер в Тихом океане намеренно. Они угробили сотни своих соплеменников, чтобы трупы как можно шире разошлись по планете. Это была наживка. Они хотели собрать обширную выборку представителей человечества. Что им, в общем-то, не удалось. На их приманку попались врачи, гробовщики и ученые. Несколько агентов ФБР, немного чиновников Национальной безопасности. Ни пенсионеров, ни леди из кафетериев, ни джазовых музыкантов, ни тренеров по футболу, ни строителей-монтажников. Ни одной гватемальской няни или повара, специалиста по корейской лапше. Но откуда они могли знать? Они действовали, не имея никакого представления о нас, и получили то, что получили.

– Ты рассуждаешь, совсем как я, – заметил Хэнк и добавил: – И что же дальше? Цветные лампочки и анальное зондирование?

Эвелин снова фыркнула:

– Они представляют собой роевую культуру. Когда кто-то умирает, остальные съедают его и ассимилируют его память. Так что для них и гибель нескольких тысяч не слишком страшна. Если и оказались утрачены экземпляры индивидуальной памяти, масса сородичей уже восстановила ее из памяти предыдущих поколений. Самая ценная часть из них пребывает в добром здравии на флагманском корабле. И соответственно у них не возникнет этических проблем из-за того, что они заманили к себе несколько сотен человеческих существ. Я имею в виду, чтобы съесть нас и вложить наши воспоминания в свою коллективную личность. Они скорее всего просто не понимают концепции индивидуальной смерти. Но даже если и понимают, то думают, что мы будем благодарны за то, что они предоставили нам нечто вроде бессмертия.

Под колесо попал незамеченный булыжник, и машину подбросило так, что Хэнк стукнулся головой о крышу. Тем не менее он ехал дальше.

– Откуда ты знаешь все это?

– А откуда, по-твоему , я могу это знать? – Инопланетный корабль впереди быстро увеличивался. Его подножие окружали Черви, Черви, Черви, покрытые блестящей коричневой шкурой, все как один обернувшиеся головами к пустыне.

– Ну же, Хэнк, неужели я должна и это сказать за тебя?

– Не понимаю, о чем ты.

– Ладно, отважный капитан, – язвительно сказала Эвелин. – Если уж тебя на большее не хватает… – Она засунула ладони в рот и дернула в стороны. Кожа натянулась как резина, потом лопнула. Лицо разорвалось пополам.

Петля за петлей скользкое коричневое тело потекло на колени Хэнка, перекинулось через спинку переднего сиденья и быстро заполнило заднее. Пугающе знакомый запах Червя, в котором сочетались ночная земля и химический завод, завладел им и больше не отпускал. Он почувствовал, что его тошнит как от запаха, так и от осознания того, что он означает.

Хорошо знакомое чувство безысходности навалилось ему на плечи и тяжело придавило.

– Это только воспоминания, да?

Один конец тела Червя приподнялся и повернулся к нему. Его клюв разделился на три части, и из сырого нутра раздался голос Эвелин:

– Вот тебе ответ на вопрос, задать который тебе не хватило смелости: да, ты мертв. Червь съел тебя, и сейчас ты медленно проходишь через нутро представителя иной формы жизни, тебя пробуют на вкус, анализируют и понимают. Теперь ты всего лишь представление, запущенное в стофунтовый мозг.

Хэнк остановил машину и вышел. Путь к иноземному кораблю преграждала глубокая промоина. Поэтому он пошел пешком.