Мэри Стюарт - Хрустальный грот. Полые холмы (сборник)

Кердик остановился перед грудой камней. Он просунул факел в щель и заглянул в нее.

– Мерлин, слушай, пошли обратно, ради всего святого! Это уже полное безумие. Я тебе говорю, тут опасно! Мы ведь лезем в самую скалу! И одни боги ведают, что там спрятано! Слушай, парень, вылезай обратно!

– Не трусь, Кердик! Ты пролезешь. Иди сюда. Быстрее!

– Не полезу! Если ты сию же минуту не вылезешь обратно, я пойду и расскажу все королю.

– Послушай, – сказал я, – это важно! Не спрашивай почему. Но клянусь тебе, нам ничто не угрожает! А если боишься, давай факел и возвращайся обратно.

– Ты же знаешь, что я не могу этого сделать.

– Знаю. Ты ведь не посмеешь вернуться и все ему рассказать? А если оставишь тут одного, а со мной что-то случится, тебе такое будет…

– Верно говорят, что ты чертово отродье, – отозвался Кердик.

Я рассмеялся:

– Когда выберемся на свет, можешь говорить мне что хочешь. А сейчас поторопись, Кердик, пожалуйста. С тобой ничего не случится, честное слово. Я это нюхом чую. И ты же сам видел, как мерлин указал нам путь!

Конечно, он полез. А что ему оставалось? Бедный Кердик! Но когда он очутился рядом со мной, держа в руке факел, я увидел, что он смотрит на меня косо. И левой рукой он сделал знак от дурного глаза.

– Только недолго, ладно? – сказал он.

Еще двадцать шагов, один поворот, и проход вывел нас в пещеру.

Я знаком приказал Кердику поднять факел повыше. Говорить я не мог.

Это огромное пространство в самом сердце горы, эта тьма, еле затронутая светом факела, мертвая тишина и недвижность воздуха, в которой я слышал и ощущал биение собственного сердца, – это было то самое место. Я помнил каждый след кайла на скале, изрубленной железом и потом расколотой водой. Тот самый сводчатый потолок, уходящий во тьму; а вон в углу какие-то ржавые железки – там стоял насос. И блестящая влага на стене – уже не тонкая лента, а целая занавесь сверкающей воды. А на месте луж на полу и под нависшим выступом – широкое, спокойное озеро. Почти треть пола заливала вода.

У воздуха был особый, пещерный запах: дыхание воды и дикого камня.

Где-то наверху капала вода, и каждая капля звенела, как удар маленького молоточка по металлу. Я взял у Кердика пучок пылающих веток и подошел к краю озера. Поднял факел как можно выше, вытянул руку вперед и заглянул в озеро. Ничего не было видно. Свет отразился от поверхности, непроницаемой, как сталь. Я ждал. Лучи света разбегались, мерцали и тонули во мраке. В озере не было ничего, кроме моего собственного отражения, похожего на призрак в зеркале Галапаса.

Я снова отдал факел Кердику. Он все это время молчал и смотрел на меня косым, испуганным взглядом.

Я коснулся его руки:

– Мы можем идти назад. Все равно эта штука уже почти догорела.

– Пошли.

Мы молча пробрались назад по извилистой галерее, прошли мимо кучи мусора и вышли наружу, в морозный зимний день. Небо было бледного, молочно-голубого цвета. На его фоне выделялись хрупкие, недвижные веточки зимних деревьев. Березы стояли белые, словно костяные. Снизу раздался призывный клич рога, отчетливо прозвеневший в неподвижном металлическом воздухе.

– Уезжают!

Кердик ткнул факелом в замерзшую землю, чтобы затушить его. Я пробрался вниз сквозь кусты. Голубь лежал на прежнем месте, холодный, уже окоченевший. Мерлин тоже был здесь; он слез со своей добычи и, нахохлившись, сидел рядом, на камне. Когда я подошел, он даже не шелохнулся. Я подобрал вяхиря и бросил его Кердику.

– Сунь к себе во вьюк. Да, тебе, разумеется, не надо говорить, чтобы ты помалкивал обо всем этом?

– Нет, конечно. Что ты делаешь?

– Он оглушен. Если оставить его здесь, он через час замерзнет насмерть. Я возьму его с собой.

– Осторожнее! Это взрослый сокол…

– Он мне ничего не сделает.

Я взял сокола; он распушился от холода и был на ощупь мягкий, как совенок. Я натянул на левое запястье кожаный рукав куртки, и сокол крепко вцепился в него. Он теперь совсем опустил веки и смотрел на меня дикими темными глазами. Но сидел смирно, сложив крылья. Я услышал, как Кердик бормочет что-то себе под нос, собирая мои вещи с того места, где я обедал. Потом он сказал такое, чего я никогда прежде от него не слышал:

– Что ж, идем, молодой хозяин!

Когда я догнал отряд деда, направлявшийся домой, в Маридунум, мерлин послушно сидел у меня на запястье.

Не пытался он оставить меня и тогда, когда мы добрались домой.

Осмотрев его, я обнаружил, что при падении он повредил себе маховые перья. Я вправил их, как учил меня Галапас, и после этого сокол сидел на груше у меня за окном, принимал пищу, которую я ему давал, и улететь не пытался.

Когда я в следующий раз отправился к Галапасу, я взял его с собой.

Это был первый день февраля. Накануне ночью мороз сменился дождем. Серый, свинцовый день, по небу ползут низкие тучи, порывы ветра швыряют в лицо пригоршни дождя. По дворцу гуляли сквозняки, все двери были плотно занавешены, люди кутались в шерстяные плащи и жались к жаровням. Мне казалось, что над дворцом тоже висит серое, свинцовое молчание; деда я с тех пор, как мы вернулись в Маридунум, почти не видел. Он со своими вассалами часами просиживал на советах, и говорили, что когда они с Камлахом запираются вдвоем, то частенько кричат и ссорятся. Однажды я пошел к матери, но мне сказали, что она молится и не может меня принять. Я видел ее мельком через полуоткрытую дверь; она стояла на коленях перед святым образом, и я мог бы поклясться, что она плачет.

Но в долине, в холмах ничто не изменилось. Галапас взял мерлина, высказался по поводу моей работы, потом усадил его на укрытый от ветра уступ у входа в пещеру и позвал меня к огню, греться. Он положил мне тушеного мяса из кипящего над огнем горшка и велел поесть, прежде чем рассказывать. Насытившись, я рассказал ему обо всем, вплоть до того, что дед с Камлахом ссорятся, а мать плакала.

– Клянусь, Галапас, это была та самая пещера! Но зачем? Там ничего не было! И ничего больше не случилось. Совершенно ничего. Я расспрашивал всех, кого мог, и Кердик поспрашивал среди рабов, но никто не знает, о чем говорили короли и почему дед с Камлахом разошлись. Но Кердик сказал мне одну вещь: за мной следят. Люди Камлаха. А то бы я к тебе раньше приехал. Сегодня они уехали, и Камлах, и Алун, и все остальные, и я сказал, что поеду на луга погонять сокола, и приехал сюда.

Галапас молчал. Я был слишком озабочен, чтобы ждать, и потому повторил:

– Что происходит, Галапас? Что все это значит?

– Что касается твоего видения и той пещеры, об этом я ничего не знаю. А что до неприятностей во дворце – догадываюсь. Ты ведь знаешь, что у верховного короля были сыновья от первой жены – Вортимер, Катигерн и юный Пасценций?