Анна Невер - Обжигающий след. Потерянные

– Когда звезда во тьме засветит, – услышала Тиса заунывный невыразительный голос чтицы, – приди ко мне, моя любовь, чтоб мог лобзать я твои плечи, чтоб стан твой гибкий видеть вновь…

Создавалось впечатление, что горемыка-любовник из последних сил молил деву о свидании. В довершение еще и простыл, так как четверостишие завершилось сотрясающим гостиную чихом.

Появление девушки лишь самую малость оживило женское общество. Отрубина подмяла подушку локтем и оглядела вошедшую без особого интереса, помаргивая, будто спросонья. А компаньонки оторвали носы от вязания и книги.

Тиса коротко представилась женщинам и протянула письмо хозяйке. Марья Станиславовна донельзя медлительным движением белых пальчиков, усеянных перстнями, надорвала бумагу, вынула письмо из конверта. Чтение короткой записки заняло целых пять минут. Компаньонки в ожидании вытянули шеи, словно две подслеповатые гусыни.

– Ах, Нестор, – наконец протянула Отрубина, откладывая листок. – Право слово, я едва помню своего двоюродного брата. Мы были сущими детьми, когда виделись в последний раз. Такой милый мальчик, он не расставался с сачком все лето, ловил всяких букашек, сажал их в баночки. Жаль, отбился от семьи, выбрав себе это жуткое занятие и странное место для проживания, уж простите за прямоту, милая.

– Что за занятие, матушка? – полюбопытствовали «голубые чепцы».

– Чин судейства в пограничном поселении.

«Ох-ох», – закачали головами компаньонки, но как-то вяло.

Тиса представила Нестора Обло с сачком, гоняющимся за бабочками, и усмехнулась по себя. Да, теперь он не букашек сажает в баночки.

– Но я его понимаю. Наши увлечения – наши крылья, – протянула хозяйка гнусавым голосом, – в полете обретаем счастья миг! Это из пьесы «Орив». Неужели не слышали о подобной? О Единый, о чем это я? Конечно, бедняжка никогда не была в театре.

«Ох-ох», – «голубые чепцы» снова пришли в движение.

– Но в вашем городе есть хотя бы клуб, дорогуша?

– Нет, ваша милость.

– Как печально. – К непробиваемому умиротворению в лице матроны все же добавилась толика жалости.

– Прискорбно, – эхом вторили Отрубиной компаньонки.

Тиса до сих пор и не подозревала, что, оказывается, так жестоко была обделена. Но решила не рассуждать на эту тему, а дождаться решения хозяйки по поводу просьбы в письме. Но, по-видимому, Марья Станиславовна Отрубина не торопилась в этой жизни ни в одном деле.

– Вы играете на музыкальном инструменте? Или поете? – продолжала она пытать гостью.

Тисе пришлось признаться, что эти таланты обошли ее стороной. Наверняка такие ее ответы приведут к тому, что все же придется искать съемное жилье, как и предполагала изначально. Возможно, к лучшему. Все же такой пышный дом вызывал у нее стесненность.

– Уж лучше вашей Лизоньки никто не поет, матушка, – подала голос одна из компаньонок. – Ее голосу позавидовал бы и соловей.

– Моя дочь и в самом деле великолепно музицирует, но, к сожалению, редко когда пребывает в подходящем настрое, – благодушно произнесла Отрубина. – Очень жаль, что вы не музицируете. Тогда, быть может, м-м… вы почитайте мне сонет. А то Есения уже устала.

Смиряясь с чудачеством хозяйки, девушка присела на край кресла и приняла из рук «чепца» томик стихов.

– Отсюда. – Женщина пальцем показала нужную строфу.

– Твой дивный лик в вуали ночи я не устану созерцать, и твои губы, носик, очи, и твою грудь, и твою стать…

Тиса читала и не могла отвязаться от мысли, что поэт явно стремился разобрать свою избранницу на мельчайшие части, а затем каждой отдельно написать по оде.

Отрубина откинулась в подушки и закрыла глаза.

– Она читает лучше, чем ты, Есения.

Компаньонка обиженно чихнула.

– Фоня, отведи гостью к Рине, передай ей, что я велю выделить комнату. И пусть затопит баню, – обратилась хозяйка к служанке, что ожидала распоряжений у двери гостиной.

– Я бы не хотела стеснять, – призналась Тиса.

– И не стесните, – зевнула в кулачок Отрубина, – если будете вести себя тихо и лишний раз не станете попадаться на глаза его милости. Лев Леонидыч – очень занятой человек. Очень. Последний месяц он даже ни разу не был в театре.

Компаньонки округлили глаза. Неслыханная самоотверженность главы дома вселяла в них благоговейный страх.

– Ступайте, милочка. Думаю, вам не терпится передохнуть с дороги, – закончила благодетельница. Тема успела ее утомить.

Тиса искренне поблагодарила. Приятно, что она избежала досадных расспросов о своей жизни и о том, что за дела привели ее в этот город. В глазах тетушек читалось любопытство, однако саму Отрубину не интересовала эта сторона жизни нежданной гостьи: хозяйке дома был просто скучен любой разговор, не касающийся литературы, музыки или иных искусств.

Выйти из гостиной так просто не удалось. Сначала из коридора послышался детский визг и топоток, и через миг в комнату юркнула взъерошенная палевая кошка и нырнула ужом под хозяйский диван. «Голубые чепцы» испуганно охнули. Следом за домашним питомцем вбежал ребенок лет трех, оглядев с хулиганским видом гостиную, бросился к дивану. С ходу плюхнулся на живот и пополз под материнский свисающий с дивана подол. Застав на месте пятнистую беглянку, малыш пронзительно завизжал от радости.

– Санюшенька, не кричи, заюшка. – Отрубина свесила руку, желая коснуться белокурых кудряшек, но малыш увернулся из-под руки матери, настырно пытаясь выудить кошку из-под дивана.

В дверях гостиной появилась запыхавшаяся старушка в переднике. Косынка съехала с ее макушки, седые волосы были всклокочены.

– Ох, Марь Станиславна, стара я уж для салок-то. Не поспеваю. Лизочек тихоней росла, а этот кубарь, да и только. Ни чуточки не усидит на месте! – Нянька проковыляла к малышу, держась за поясницу. – Саняша, иди ко мне, голубчик. Матушка отдыхает.

– Пойдите в сад, Дося, – предложила Отрубина. – Санюше полезен свежий воздух.

– Как полезен, ох как полезен! – оживились компаньонки. Похоже, они знали, что значит Санюша в гостиной. Тиса улыбнулась одним уголком губ.

На миг всех оглушил победный клич мальчишки, которому удалось-таки ухватить кошку за хвост. Без боязни оказаться оцарапанным, малыш вытащил животное и с радостью притянул к себе. Кошка упиралась всеми четырьмя лапами ему в живот, но это не спасло ее от жарких дружеских объятий.

– Котя! – умиленно выдохнул мальчишка. Затем снова взвизгнул – «котя» не оценила безмерной любви к собственной персоне и предприняла отчаянный рывок к побегу. Тщетно.

– Сыночек, у матушки виски уж гудят, – Марья Станиславовна положила ладонь на лоб. – Пойди, родной, погуляй с нянечкой в садочке. Пойди, мой ангел.

– Никачу!