Юлия Маркова - Смоленский нокдаун

Выслушав этот рассказ, Симонов и Трошкин с одобрением посмотрели на нашего водителя. Впрочем, для СССР, наверное, такие истории были совсем не удивительными, поэтому большого ажиотажа мой рассказ не вызвал. Впрочем, к тому времени, как я закончила говорить, мы уже подъехали к аэродрому, и, может быть, причина достаточно низкого интереса к истории нашего водителя как раз в этом.

На аэродроме я, вся из себя решительная и пробивная, первым делом нашла командира штурмового полка, о котором нам предстояло снимать сюжет – подполковника Андреева и представилась ему как корреспондент «Красной Звезды». В ответ тот, вусмерть замотанный сегодняшним днем, доверху заполненным боевой работой, со всей решительностью послал корреспондентку Максимову, сказав, что два часа назад его парни вернулись из крайнего* боевого вылета, час назад пообедали, после чего получили команду «отбой до двадцати ноль-ноль», ибо вечером-ночью, когда немцы, решившие что «уже можно», снова выйдут на большую дорогу, им всем предстоит вторая часть большого марлезонского балета. Да и ему самому тоже не мешало бы как следует поспать.

Примечание авторов: * пока человек жив, летчики никогда не произносят слово «последний», только «крайний». Последний вылет в их представлении это тот, который заканчивается гибелью. А об этом вслух говорить не принято, считается дурной приметой.

В ответ корреспондентка Максимова разъяренной коброй прошипела подполковнику Андрееву, чтобы тот не хамил девушке и не позорил доблестных Российских ВКС, особенно в тот момент, когда на него смотрит сам Константин Симонов, да не наш, из Газпрома (есть такой персонаж), а самый настоящий, из сорок первого года, писатель, поэт и журналист…

– Симонов? – только и спросил подполковник, разом забывший о своем желании спать. – Где?

– А вон тот, – говорю я, – молодой и чернявый, который так смешно кагтавит. Да вы не сомневайтесь, товарищ подполковник, просто ему сейчас нет еще и двадцати шести лет и он еще в самом начале своей карьеры.

– Это ты, Максимова, в начале своей карьеры, – подколол меня подполковник сменивший гнев на милость, – а Симонов – это цельная глыба таланта. Если он о нас напишет, то мы тебя до конца жизни коньяком поить будем.

– До конца чьей жизни, товарищ подполковник, моей, или вашей? – с ехидцей спросила я и махнула рукой, – Константин Михайлович, идите, пожалуйста, сюда, товарищ подполковник согласен дать вам интервью…

М-да, надо было видеть то, как подполковник Андреев в течение почти полутора часов давал интервью Константину Симонову, рассказывая и показывая все перипетии утренних ударов по моторизованным колоннам немецко-фашистских захватчиков. А наш оператор в это время снимал свой фильм «визит Константина Симонова в Н-ский штурмовой авиаполк ВКС в составе экспедиционной группы войск». Зрителям должно понравиться. Кстати, в процессе этого действа нас покормили обедом, позволили поближе подойти к накрытым масксетями капонирам со стоящими в них «сушками», которые сейчас были буквально облеплены людьми в синих комбинезонах техников.

– Товарищ подполковник, – вдруг спросил фотокорреспондент Павел Трошкин, – скажите, что тут можно фотографировать, а что нет?

– В принципе, – ответил командир полка, – в нашем времени внешний вид этих самолетов уже давно не секретный, все секретное оборудование находится внутри. У вас здесь после сегодняшнего утра о секретности внешнего облика этих штурмовиков тоже говорить не стоит. Наши машины могли неплохо разглядеть немецкие солдаты, разумеется, те кому повезло выжить, и «эксперты» люфтваффе, которые не могли догнать наши «сушки» даже в пикировании. Они же не знают, что наша крейсерская скорость на пятьдесят километров в час больше, чем рекордная скорость их специально переоборудованного мессершмитта, с которого ради постановки этого рекорда было снято вооружение и радиатор.

– А почему радиатор? – грассируя спросил Константин Симонов. – Ведь тогда мотор быстро перегреется и заглохнет.

– А это такая арийская хитрость, – ответил подполковник Андреев, – радиатор создает достаточно большое сопротивление воздушному потоку и если его снять, можно получить дополнительно двадцать-тридцать километров скорости. А чтобы мотор не перегревался, они один из двух крыльевых баков заправили водой, которую напрямую направляли на охлаждение мотора с последующим выбросом в атмосферу. На двадцать минут полета хватит и ладно, это же не боевой самолет, а рекордный. Но зато Геббельс на весь мир во всеуслышание заявил, что немецкий истребитель самый быстрый в мире.

– Интересно, – хмыкнул Симонов, – век живи, век учись. Ну ладно, товарищ подполковник, спасибо вам за вкусный обед и интересный рассказ, но нам пора…

– Товарищ Симонов, – вдруг официально сказал подполковник Андреев, – официально приглашаю вас приехать к нам в полк сегодня вечером и обещаю лично свозить вас на охоту за фашистами во второй кабине «спарки». Поверьте мне, вы получите незабываемые впечатления, которых хватит на всю жизнь. Да и наши парни, тоже, наверное, хотели бы с вами поговорить, а будить их сейчас нельзя. Предстоит большая ночная работа. Будем низводить и курощать зазнавшихся выше всякой меры арийских юберменшей.

– Я думаю, – сказал Симонов, переглянувшись с фотокорреспондентом, – что обязательно приеду. От такого предложения очень трудно отказаться. Всю жизнь мечтал посмотреть, как это бывает, когда низводят и курощают.

27 августа 1941 года, 23:15. Брянская область, Унечский район, полевой аэродром окрестности поселка Красновичи, 266-й ШАП ВКС РФ.

Поэт, писатель и журналист Константин Михайлович Симонов.

Героический сержант Василий, который не мытьем, так катанием все же пробился поближе к фронту (я о нем еще напишу) привез нас с Павлом в штурмовой полк потомков в тот момент, когда на западе раскаленный шар солнца уже закатывался за горизонт. Едва мы вышли из машины, как сразу попали с корабля на бал. Подготовка полка к ночной боевой работе была в самом разгаре, но и наше прибытие тоже не осталось незамеченным. Подполковник Андреев тут же появился как чертик из табакерки и объявил, что для обещанного им полета на боевое задание все готово, и теперь дело только за мной.

Оказалось, что перед тем, как сесть в кабину реактивного самолета, необходимо надеть на себя противоперегрузочный костюм, чтобы при резких маневрах отлившая от головы кровь не приводила к потере сознания. Страшновато было узнать, что во время особо резких эволюций самолета мое тело может весить до шести половиной раз больше, чем обычно, и противоперегрузочный костюм, создавая давление на нижнюю половину тела, препятствует отливу крови от головного мозга. Ну что же, надо так надо, тем более что надели и подогнали его на меня достаточно быстро. В последнюю очередь на меня надели белый защитный шлем, в лобной части которого на шарнире был закреплен прибор, похожий на небольшой бинокль, в нерабочем положении откинутый наверх. Оказалось, что это так называемые панорамные очки ночного видения, позволяющие пилотам их самолетов и вертолетов видеть в ночной темноте почти как днем.