Виктория Шваб - Сотворение света

И теперь Алукард видел, как эти нити над изломанным телом принца слабеют и рвутся.

Им тут вообще было не место – собственная слабенькая магия Рая всегда была темно-зеленой. Однажды он сказал об этом принцу, и тот брезгливо поморщился – Рай терпеть не мог этот цвет.

Но когда после трех лет разлуки они снова увиделись, Алукард сразу понял, что Рай изменился. Стал другим. И дело было не в линии подбородка, и не в развороте плеч, и не в тенях под глазами. А в связанной с ним магии. Обычно сила в человеке живет и дышит, струится вместе с течением его жизни. А эта незнакомая магия лежала недвижимо, и ее нити опутывали тело принца плотно, как веревки.

И эти нити поблескивали, как масляная пленка на воде. Как расплавленный свет.

Тем вечером в покоях Рая Алукард стянул с плеча принца тунику, чтобы поцеловать его, и увидел место, где прикреплялись серебристые нити. Они уходили прямо в кольцевой шрам над сердцем. Не было нужды спрашивать, кто наложил заклятие, – на это был способен только антари. Но Алукард не понимал, как Келл сделал это. Обычно, глядя на нити, он мог разобрать, как устроен магический шедевр, но у этих линий не было ни начала, ни конца. Магия Келла проникала в сердце Рая и там исчезала – нет, не исчезала, а пряталась. И чары держались неколебимо.

А теперь вдруг начали рассыпаться.

Под невидимыми пальцами пряди лопались одна за другой, и каждый обрыв исторгал у полуживого принца всхлип, судорожный вздох. Каждая нить слабеющих уз…

И тогда он понял. Это не просто заклятие, а прочная связь.

Соединяющая Рая и Келла.

Он не знал, почему жизнь принца привязана к жизни антари.

И не хотел знать – хотя и разглядел между содрогавшимися ребрами Рая шрам шириной с лезвие кинжала, и понимание все равно настигло его, и он растерялся от беспомощности. Но связь неумолимо рвалась, и Алукард сделал то, что мог.

Он взял принца за руку и постарался наполнить слабеющие нити собственной силой, соединить полуночно-синий цвет своей магии с радужным сиянием Келла. Он молился всему, что есть на свете, всем святым, и жрецам, и благословенным, всем, в кого верил и в кого не верил, прося у них силы. А когда они не ответили, заговорил с Раем. Не умолял его держаться, не призывал собраться с силами.

А стал вспоминать прошлое. Их общее прошлое.

– Помнишь ту ночь, перед тем, как я уехал? – Он изо всех сил старался изгнать из голоса страх. – Ты так и не ответил на мой вопрос.

Алукард закрыл глаза, отчасти чтобы воскресить воспоминание, а еще потому, что невыносимо было видеть принца страдающим.

Стояло лето, они с принцем лежали рядом в постели, их теплые тела переплелись между собой. Алукард провел ладонью по идеальной коже Рая и прошептал, когда тот с наслаждением вытянулся:

– Когда-нибудь ты станешь старым и морщинистым. А я все равно буду тебя любить.

– Я никогда не состарюсь, – сказал принц с уверенностью, которая даруется только юным, здоровым и предельно наивным.

– Значит, планируешь умереть молодым? – поддразнил он, и Рай пожал плечами.

– Или буду жить вечно.

– Да неужели?

Принц откинул со лба темную прядь.

– Умирать – это так скучно.

– И как же именно ты планируешь устроить себе вечную жизнь? – поинтересовался Алукард, приподнимаясь и опираясь на локоть.

Рай снова притянул его к себе – и беседа, едва начавшись, закончилась поцелуем…

А теперь принц содрогался на своем ложе, всхлипывая сквозь стиснутые зубы. Черные волосы прилипли к лицу. Королева велела принести салфеток, послала за верховным жрецом, требовала привести Келла. Алукард стиснул руку любимого.

– Прости, что я ушел. Прости. Теперь я здесь, поэтому ты не можешь умереть, – произнес он, и его голос все-таки дрогнул. – Это будет черной неблагодарностью – ведь я проделал такой долгий путь!

Рука принца сжалась, по телу пробежала дрожь.

Грудь наполнилась воздухом и резко опала.

И принц затих.

На миг Алукарду стало легче, потому что принц наконец-то успокоился, заснул. На миг показалось, что все хорошо. На миг…

Потом спокойствие рассыпалось.

Кто-то закричал.

К постели принца проталкивались жрецы.

Стражники оттащили Алукарда.

Он не сводил глаз с принца.

Не понимал.

Не мог понять.

А потом рука принца выскользнула из его ладони и упала на постель.

Безжизненная.

Последние серебряные нити ослабли и соскользнули с его кожи, как простыни летней ночью.

Потом Алукард услышал уже свой собственный крик.

И больше он ничего не помнил.

На краткий мучительный мир Лайла перестала существовать.

Распалась на миллионы нитей, и каждая нить разматывалась, тянулась, как струна – вот-вот порвется. Она перешагнула порог своего мира – и попала в никуда. А потом, столь же внезапно, рухнула ничком на мостовую мира чужого.

Приземлившись, она невольно вскрикнула. Руки и ноги тряслись, голова гудела, как колокол.

Земля под ладонями – а это была земля, что уже неплохо – была шершавая и холодная. В воздухе тихо. Ни фейерверков. Ни музыки. Лайла с трудом поднялась на ноги. С пальцев, из носа капала кровь. Она вытерлась, и красные точки испещрили камень. Достала нож, встала поудобнее, спиной к обледенелой стене. Вспомнила, как в прошлый раз в этом Лондоне ее окружали жадные глаза людей, изголодавшихся по власти.

Вдруг мелькнул какой-то яркий блик, и она подняла глаза.

Небо над головой играло оттенками заката – розовое, пурпурное, золотое. Но в Белом Лондоне не могло быть таких ярких красок, и на миг она в ужасе подумала, что попала в какой-то другой город, в другой мир, очутилась еще дальше от дома – как его ни назови.

Но нет, дорога под ногами была знакомой, а вдали на фоне заката высился готический замок. Город был тот же самый, но изменился до неузнаваемости. С тех пор, как она побывала здесь, прошло всего четыре месяца. Четыре месяца назад они с Келлом сразились с близнецами Данами. В то время этот мир был покрыт льдом, пеплом и холодным белым камнем. А сейчас… сейчас по улице шел человек и улыбался. Не щерился голодным оскалом, а просто улыбался каким-то своим мыслям, довольный, благословенный.

Что-то было не так.

За эти четыре месяца она научилась чувствовать магию – если не ее намерения, то хотя бы присутствие. Не видела, как Алукард, но с каждым вдохом ощущала в воздухе ее сладкий привкус, густой и даже приторный. Да, в ночном воздухе трепетала магия.

Что же тут происходит?

И где Келл?

Лайла понимала, где она: именно там, куда намеревалась попасть. Она пошла вдоль высокой стены, свернула за угол и очутилась у ворот замка. Они стояли нараспашку, по чугунным створкам вился зимний плющ. Лайла опять остановилась. Каменный лес, когда-то заполненный статуями, исчез, на его месте росли настоящие деревья, а вдоль лестницы выстроились стражники в сверкающих доспехах, и все были начеку.