Алексей Живой - Битва на Калке

Забубенный призадумался «Врать, не врать»? Решил врать. После освобождения от бесконечных скачек у него наступила временная эйфория. Требовалось расслабиться. Жаль, водки не было, зато хоть потрепаться можно. Все легче станет.

– Ну да, было дело. В загранку ходил многократно. Ну, там, в Швеции бывал, в Германии. Во Франции пару раз. А дальше всего ходил я за море-окиян западный на Кубу, такой отдельный остров в Карибском море расположенный. А дальше за ним большая земля есть, где живут индейцы. Ну, это люди такие, что перья себе в голову натычут, морду краской намажут и по полям скачут, охотятся. Или весь день поют песни.

– Это что ж за люди такие, – подивился один из ратников, – полоумные что-ли?

– Да брешет он, – заявил Данила, и уточнил диагноз, – Никто море-окиян переплыть не может. Как с Савраски сверзнулся, так у него сейчас только разговор прорезался. Вот и брешет.

– Нет, не брешет, – вдруг вступился за него ратник, сидевший по соседству с Данилой на поваленной сосне.

– А ты почем знаешь, Куря? – поинтересовался черноусый Данила.

– А потому знаю, что лет пять назад гостил в Новегороде. Не дружинником князя черниговского я тогда был, а воином свободных занятий. Нанялся я охранять местных купцов, а те меня к каравану добытчиков приставили. Вот и побывал я с новгородскими ушкуйниками в дальних походах. А они тогда ходили свои северные земли объясачивать. Вот в тех то походах и видел я промеж людей обычных, особенных людей, что украшали себе головы перьями, морды мазали краской, да выкуривали всякие зелья, а потом в пляс пускались, в бубен наяривая. Это они так духов лесных задабривали, чтоб на охоту везение выходило. А людишки те прозываются у них шаманами, то бишь колдунами по-нашенски.

– Это что же выходит, – рассуждал сам с собою Данила, – что Григорий бает, будто народы заморские все в шаманах-колдунах ходят?

– Да нет, мужики, – попытался объяснить Забубенный, – это у них как бы одежа такая из перьев, ну как у тебя штаны, да рубаха. А шаманов среди них тоже немного.

– Что же за чуда в перьях такие? – опять удивился Данила, – А погоды там какие? Тепло там или холодно?

– Да по-разному, – продолжал рассказывать Забубенный, – на одном берегу жарко. Там почти все голые ходят, крокодилы плавают в речках, да пираньи – рыба такие, что людей едят. А на другом берегу той земли холодно, как на нашем севере, все в мехах завернутые живут.

– Велика, видеть та земля, – вставил слово воевода, – А прозывается она как?

– Америкой прозывается, в честь одного морехода иноземного.

Путята призадумался.

– Викинга, что ли? – уточнил воевода.

– Нет, не викинга.

– Думаю я, что брешешь ты, маненько, Григорий, – рассудил воевода, – Нет такой земли на свете, чтоб викинги туда не смогли доплыть. Им все ведомо. А если есть земля большая за северным морем, то там и людей быть не может, ибо никто еще оттуда к нам не доплывал. Значит, должно там быть адским местам, да господним страхам. А людям там делать нечего.

Промолчал на это Григорий, не стал спорить с воеводой. Пусть себе думает, что нет Америки. Ее ведь и правда нет пока. А может и не будет вовсе.

Тем временем ратники дожевали свою зайчатину. Трапеза закончилась, пришло время отходить ко сну. Поразмыслив о чем-то, Путята подозвал знаком помощника:

– Данила, выставь кругом крепкие дозоры. Мы еще не на своей земле, хоть и рядом, а в лесу этом, сказывают, много беглых людишек колобродит. Могут ночлег нечаянно подпортить. А нам это ни к чему.

Данила кивнул и, кликнув дюжину ратников, растворился среди деревьев в наступившей темноте. Оставшиеся бойцы, сняв седла с коней и положив мечи рядом с собой, стали прямо на земле укладываться на ночлег. У Забубенного не было ни седла, ни меча. Лежал он, завернувшись в накидку данную ратниками прямо на земле, на каких-то кочках и корнях у огня, но и этого ему было сейчас довольно. Главное, что бешеная скачка прекратилась хоть на время и его измученное тело не бьется поминутно о хребет Савраски.

Скоро Забубенный почувствовал признаки сытости. Тепло от костра хорошо согревало. В голове появились первые приятные за сегодняшний день мысли, хоть и не лишенные странности. О том, что завтра не надо на работу, о том, что хотя теперь он и в другом времени, но лежит сытый у костра, что не надо пока никуда скакать, что его пока не посадили на кол и это хорошо, и что гори оно все огнем и можно спать. Григорий бросил из-под накидки мутный взгляд на Путяту, что сидел напротив у костра вполголоса обсуждая что-то с возникшим из темноты Данилой, и провалился в глубокий заслуженный сон.

Сначала ему приснилось, что он дедушка Ленин на охоте в селе Шушенском. Кругом половодье, стихия бушует, а он бесстрашный герой с берданкой в руке. Набрел случайно на островок суши, еще недавно бывший пригорком у низкого берега, а теперь со всех сторон затопленный водой. Не глубоко вокруг пока, почти по колено, но вода все пребывает. Глядит герой, а на островке том зайцы, от суши отрезанные мечутся. И множество их там попалось, целая дюжина за раз. Обрадовался герой, вскинул берданку и давай палить по зайцам, которым деваться с острова некуда. Вот потеха началась. Почитай всех и уложил, только самые пугливые в воду бросились, да и унесло их невесть куда, а остальные все здесь остались. На мясо, да шкурки пошли. Знатный трофей достался тогда Ильичу. Три дня все ссыльные товарищи в деревне гуляли, а он сам прослыл охотником первейшим среди них.

После явился ему образ красного командарма Буденного, что в туалете перед зеркалом себе усы мазал всякими примочками. Стояло перед ним много всяких баночек с пудрами и мазями. Сам командарм был облачен по случаю утреннего моциона только в белую рубаху да пролетарские штаны с лампасами, что держались на теле благодаря кожаным ремням-подтяжкам, крест накрест перекинутым через плечи. Рядом на походной тумбочке лежала огромная сабля командарма, внушавшая ужас всем его врагам. Буденный очень любил, когда не воевал с врагами мировой революции, бриться этой саблей по утрам. Очень уж она острая была, наточилась о вражьи головы за время боев. Вот и сейчас командарм, покончив с установкой геройских усов под правильным углом, взял саблю в руки и с удовольствием провел ногтем по краю лезвия. Видно, остался доволен, а потом вдруг наклонился к незримому Забубенному, как толкнет его рукой в плечо, да как заорет:

– Кончай спать паря, а то на том свете отоспишься!

Открыл глаза механик, да не поймет спросонья, где он и что случилось. Может, опять в свое время вернулся. А может, случилось что. Протер глаза, а кругом мрак, не видать не зги. Только уголья костра тлеют перед ним. Пригляделся кругом Забубенный, а вокруг почти потухшего костра в темноте какие-то неясные тени шмыгают, крики слышны, да звон сшибавшихся мечей. То и дело с разных сторон раздавалось бравое улюлюканье да молодецкий посвист.